Жизнь как квеч. Идиш: язык и культура
Шрифт:
Ниже вы можете увидеть, как выглядел типичный отрывок из хумеш мит Раше, — только не забывайте, что хумеш и комментарий Раши написаны на иврите, а ученикам приходилось фартайчн, переводить все на идиш. В квадратных скобках я оставил несколько ивритских слов из текста Торы, необходимых, чтобы понять объяснение Раши; комментарий самого Раши дан курсивом.
Мы рассмотрим Книгу Бытия 22:2, где Бог сказал Аврааму: «Убей-ка мне сына»{75} — «возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мория и вознеси его там в вознесение-всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе».
ВОЗЬМИ [КАХ НО]. «Но» выражает не что иное, как просьбу. Сказал ему: «Прошу тебя, ты ради Меня должен устоять перед этим испытанием, чтобы не сказали, что предыдущие были несущественны». (Санѓедрин 89)
СЫНА ТВОЕГО. Сказал Ему: «Два сына у меня». Сказал ему: «Единственного твоего». Сказал Ему:
ЗЕМЛЮ МОРИЯ. Йерушалаим. И также в Хронике: «возводить Дом Господень в Йерушалаиме, на горе Мория» (2 Пар. 3:1). А наши мудрецы разъясняли (название так): «Потому что оттуда исходит учение [ѓоро’о], наставление для Израиля». Онкелос {76} переводит это как связанное по значению с воскурением, в которое входит мирра (мор), нерд и другие благовония.
И ВОЗНЕСИ ЕГО. Не сказал ему: «Заколи». Потому что Святой, благословен Он, не желал заклания Ицхака, но чтобы возвел его на гору и подготовил как жертву всесожжения. Когда же Авраам привел его на гору, Он сказал ему: «Веди его вниз».
ОДНОЙ ИЗ ГОР. Святой, благословен Он, удивляет праведных, а затем открывает им. И все это для того, чтобы умножить им вознаграждение. И подобно этому — «землю, которую укажу тебе», и также, как сказано в книге пророка Ионы, «воззови над ним зов» [28] .
27
Не стал бы цемишт (прим. автора).
28
То есть поначалу не сообщая пророку, о чем будет послание (прим. автора).
Немалое пояснение к восьми ивритским словам, а ведь это еще отнюдь не сложный отрывок. В нескольких абзацах мы успели встретить: цитату из трактата Санѓедрин; цитату из мидраша с разговором Авраама и Бога; разъяснение слова, отсылающее читателя к другому разделу Танаха, где это слово упоминается; этимологию того же слова согласно мудрецам-толкователям; арамейский перевод стиха, подтверждающий толкование слова; продолжение диалога между Авраамом и Богом; наконец, два других случая из Библии, когда Бог утаивал от людей некие сведения, необходимые, чтобы выполнить Его повеление.
Десятилетние дети с такими текстами уже не работали, разве что отстающие. В таком возрасте они уже переходили к Талмуду; хумеш мит Раше изучали в восемь-девять лет. Подобные отрывки заучивали наизусть, переводили на идиш и читали нараспев — и делали это малыши, многим из которых еще мамы нос вытирали. О том, чтобы учить хумеш без Раше, не могло быть и речи. Они немыслимы друг без друга: однажды я слышал, как жена известного раввина утешала кого-то, расстроенного своим невежеством в области иудаизма. «Даже рабби Акива [выдающийся талмудист, умерший во II веке н. э.] начал изучать хумеш мит Раше только в сорок лет», — сказала она.
Если вы думаете, что люди, которые ушли из религии, забывают все это, — учтите, вышеприведенный отрывок читают вслух ежедневно, поскольку он входит в текст службы. Даже если человек порвал с религией в шестнадцать лет, к тому времени он успел произнести его больше раз, чем Клятву на верность флагу{77}. Он может возненавидеть его, но забыть — вряд ли.
Хумеш мит Раше также использовался как учебник иврита — языка, который дети еще почти не знали, но уже переводили с него. Цель тайча (который становился все более осмысленным по мере того, как ребенок изучал Тору) — убедиться, что дети имеют какое-то представление о том, что они изучают. Нельзя вбить кому-то в голову то, чего он не понимает; учителям стоило немалых трудов донести до учеников цурес алеф («форму алефа») или шайтл ивре («обрубок иврита»). Оба выражения используются только в отрицательной форме: ништ кенен цурес алеф, «не знать даже как выглядит алеф». Не путайте этот цурес с другим, означающим «горе-злосчастье». В данном случае перед нами притяжательный падеж гебраизма цуре — «образ», «форма», «внешний вид». Если о ком-то говорят «эр ѓот а цуре» (у него есть цуре) — значит, он почтенный, всеми уважаемый человек; здесь цуре означает «репутация». Кто-то шпарт ин цуре, то есть обжирается (дословно «напихивает физиономию»), — а кто-то наоборот: будучи не от мира сего, отказывается от наслаждений и вейст ништ кейн цурес матбейе, «даже не знает, как выглядит монета».
Шайтл ивре, по сути, означает то же самое: ивре — иврит как древний язык молитв и священных текстов, в отличие от того языка, на котором сейчас говорят в Израиле. Можно быть знатоком ивре и не уметь связать двух слов на современном израильском иврите. Выражение зогн ивре (дословно «сказать ивре») означает не «разговаривать», а «читать вслух». Шайтл в данном случае — «полено». «Эр
Классический пример ѓилцерне ивре и его последствий можно увидеть — где бы вы думали? — в Новом Завете. В трех Евангелиях из четырех Иисус въезжает в Иерусалим на осленке, тем самым якобы исполняя пророчество из Книги пророка Захарии: «Возликуй, дочь Сиона, издавай крики радости, дочь Иерусалима: вот царь твой придет к тебе, праведник и спасенный он, беден и восседает на осле, на осленке, сыне ослиц» (Зах. 9:9).
Однако есть еще Евангелие от Матфея — и вот тут у Иисуса начинаются трудности с ивритом. Вместо того чтобы увидеть в словах «осел, осленок, сын ослиц» параллелизм — один и тот же осел назван несколькими именами, — Иисус делает элементарную ошибку в ивре и говорит двоим ученикам: «пойдите в селение, которое прямо перед вами; и тотчас найдете ослицу привязанную и молодого осла с нею; отвязав, приведите ко мне <…> Ученики пошли и поступили так, как повелел им Иисус: привели ослицу и молодого осла и положили на них одежды свои, и он сел поверх их» (Мф. 21:2, 6–7).
Если бы существовало движение еретиков — дипопистов, — то оно бы началось именно здесь, с этого описания Иисуса с четырьмя ягодицами, на одной заднице, который заглянул в будущее, узрел там идишскую пословицу «ме кен ништ зицн аф цвей штулн мит эйн тухес» («на двух стульях одной задницей не усидишь») — и решил опровергнуть ее заранее. И опровергал всю дорогу.
Не подумайте, что я хочу оскорбить Иисуса — если бы хотел, то писал бы эти строки на идише… но еврейская школа — не для слабонервных. Это душное заведение, переполненное подростками; дети вынуждены продираться сквозь дремучие джунгли силлогизмов, бобе-майсес и трудновыполнимых запретов: нельзя касаться своих волос, когда молишься; нельзя гладить собаку в шабес; нельзя купаться в речке на протяжении трех самых жарких недель в году{78} — чтобы руководить хейдером, нужно быть тюремным стражем, толкователем Торы и детским психологом в одном лице. Но поскольку мы живем в голес, их всех нам заменяет меламед.
III
Меламед не пользовался особым почтением среди евреев, иногда слово меламед расшифровывали как сокращение от мер лернен, мер далес — «чем больше учишь, тем больше нищаешь»; он был в равной степени необходим и заменим. В обществе, где чтению, заучиванию, толкованию текстов уделяли столько внимания, почти любой взрослый мужчина, по идее, мог стать преподавателем. Педагогических учебных заведений у евреев не было, диплом учителя не требовался, начальный капитал — тоже. Аз а балаголе фалт дос ферд, верт эр а меламед — «когда у извозчика дохнет лошадь, он идет в учителя». Мало того что извозчик стоял почти в самом низу еврейской социальной лестницы — даже само слово балаголе до сих пор окрашено дополнительными смыслами: «грубый», «невежественный», «неграмотный». Таков парадокс высокообразованного общества: когда ученость ценится, но не является редкостью, учителями становятся лишь те, кто не нашел себе лучшего применения. Платили им мало, они яростно пытались отбить друг у друга учеников, семьи детей часто запаздывали с платой за обучение или не платили вовсе. Тем не менее работа педагога была и остается чрезвычайно важной. Ученики и их родители называли учителя ребе («Ребе тебя побил? Так я еще добавлю!»). Зарождавшийся хасидизм перенял это школьное название, отражавшее характер отношений между хасидами и их лидером: дружба и ученичество. Ребе — идеальный учитель, второй отец. Несомненно, среди меламдим были славные, терпеливые, преданные своему делу люди, у которых действительно возникала духовная связь с учениками после нескольких лет десяти- и двенадцатичасовой учебы (именно такие отношения имели в виду хасиды, когда взяли себе термин «ребе»), но эти меламдим не вошли в еврейский фольклор. В народе прославились другие учителя, с канчиком и байчем наперевес. Канчик — кожаный хлыст вроде девятихвостой плетки, байч — обычный кнут. Не знаю, используются ли они сейчас в еврейских школах, — может быть, меламдим в черных долгополых сюртуках тайком пробираются в магазины садо-мазо атрибутики в поисках учебных пособий, — но в целом кнут из обихода вытеснили тайтл (указка, этот твердый и острый инструмент, который можно засунуть в ухо или ноздрю провинившегося) и обыкновенная линейка.
Телесные наказания и страх перед ними считались самым действенным педагогическим приемом; у традиционного хейдер-ребе всегда имелся целый арсенал различных тумаков. Все вместе они назывались матнас яд, «дар руки». В идише это выражение означает в первую очередь «подарочек», переходящий из рук в руки, то есть взятку. Во втором, школьном, значении подарком становится сама рука. Словосочетание матнас яд встречается во Второзаконии; оно было на слуху, поскольку упоминалось в тексте праздничной службы. Каждый мужчина обязан приходить в Храм трижды в год, «и не должно явиться пред Господом с пустыми руками. Каждый по дару своей руки [матнас йодой], по благословению Господа, Бога твоего, какое Он дал тебе» (Втор. 16:16–17). В разговорном идише фраза обрела настолько буквальный смысл, что стала почти насмешкой над собственным библейским значением.