Жизнь как жизнь

Семенов Александр

– Ой! Да что это я опять былое-то ворошу. – Матвеевна оделась и вышла на скотный двор, где в теплом хлеву держала она козушку. Почуяв хозяйку, коза заблеяла и стала рогами стучать в дверь хлева.

– Сейчас, сейчас, родимая, сенца тебе принесу, а потом и попить дам.

С делами Матвеевна управилась быстро. Да и какие теперь дела: козёнку покормила, подоила, вот и всех делов – то.

Вернувшись из хлева, Матвеевна помыла руки, налила стакан молока, очистила две картошки и села ужинать.

– Что-то Николая давно не было. Почитай, неделю не заходит. Уж не заболел ли?

Брат Николай, чуть ли не через день забегал её навестить. Придет, спросит как дела, покурит, сидя у печки,

да и домой побежит. Своих дел полно. Семья у него тоже большая.

Женщина поела, подошла к окошку. Во всех соседних избах окна светились. Не спят ещё старушонки. Она прошлась по комнате, остановилась у стола, на котором стояли швейная машинка «Зингер» и радио «Родина», воткнула провод от радио в розетку. – «Пусть хоть радиво говорит – всё как будто не одна в избе-то».

По радио говорили: как всё хорошо у нас в стране: строятся города, заводы, дороги. Вот-вот запустят какой-то огромный комбинат…

Алена Матвеевна послушала, послушала людей из радива, потом подошла к печке, пошуровала в ней кочергой. Головешек не было. Все дрова хорошо прогорели. Она задвинула заслонку в трубе, чтобы тепло на улицу не вытягивало, и решила, что пора ложиться спать. В такую морозную пору лучше бы на печь забраться, там кирпичи ещё утреннее тепло хранят, но стара она уж, стала – тяжело по ступенькам подниматься. Она разобрала постель на металлической с блестящими шариками на грядушках кровати, вытащила из комода ещё одно одеяло, положила его в ногах. « Если будет холодно – укутаюсь.»

Сон не шел. Начавшиеся воспоминания не покидали её, а снова и снова то оборванными картинками, то целым пластом времени заполняли её сущность.

« Вот уж больше года, как война кончилась, а жизнь все не налаживалась. В магазинах ничего не было – жили своим хозяйством. Народу объясняли, что все ресурсы брошены на восстановление разрушенного войной народного хозяйства – вот поднимем страну из руин, и заживем.» Андрей по-прежнему точил пилы для лесопункта – сиднем сидел под навесом, ширкал напильником и пощелкивал разводкой, а когда ягодицы совсем немели, вставал на костыли и прыгал по проулку, иногда завёртывал в огород посмотреть на грядки. Частенько к Андрею захаживали покалеченные войной деревенские мужики. Усядутся на деревянные чурбаки, покурят, посудачат о том, о сём, да и разойдутся по своим избам. Приковылял как-то на своей деревяшке Антон Спиридонов. Он вернулся безногим почти в самом конце войны. Попрыгал, попрыгал на костылях да и смастерил себе деревянную ногу. Сначала ходил на ней опираясь на один костыль, а потом и без костыля ковылять научился. Алёна, когда первый раз увидела деревянную ногу Антона, сказала:

– Андрей, а что бы тебе такую ногу не сделать? Гляди, Антоха ходит и руки у него свободные.

– Какую ногу Алёна? У Антохи нога ниже колена оторвана – он коленом на деревяшку опирается. А я чем буду опираться? Этим двадцатисантиметровым обрубком? Мы вот с ним сговорились, да еще надо Алёшку Колесова подговорить, ехать в военкомат, требовать, чтобы нас на протезный завод отправили. Антон видел в Юрьевце мужика на новом протезе, разузнал у него всё.

– Ну так и съездите. Вот как машина лепромхозовская поедет в райцентр, так и съездите. На следующей неделе мужики уехали в райцентр, достучались в военкомате до самого высокого начальника. Тот пообещал выхлопотать им направление в Кострому. Вернулись мужики обнадеженными, привезли с собой водочки и сели у Сазоновых праздновать.

– Ну, давайте, фронтовики, выпьем за то, чтобы не обманул начальник! – поднял стаканчик Андрей.

– Да, поди, не обманет. Капитан все-таки офицер боевой.

Долго сидели друзья по несчастью, вспоминали фронтовые случаи. Фантазировали, как будут ходит

на фабричных протезах. На работу можно будет устроиться, не всё на заднице сидеть.

–Да, я , вроде работаю. – заметил Андрей, – но что это за работа напильником ширкать.

– Тебе повезло. У других и такой работы нет. – возразил Андрею Алексей.

Не обманул военкоматовский начальник. В конце августа вызвали всех троих в Кострому на обследование и замеры култышек. Процедура оказалась долгой. Замеры сделали, поставили на очередь, сколько таких горемык было. Только в начале следующего лета пришел вызов на примерку протезов.

Протез был легкий, красивый: в низу алюминиевая труба с резиновым наконечником, чтобы не скользило, к верху расширялся. Место, куда вставлялась культя, было отделано мягкой кожей, два широких ремня были прилажены к протезу, чтобы перебрасывать их через плечи. Они должны были удерживать протез на культе. А ещё дали два белых , мягких как пух носка. Носок этот надо было надевать на культю, чтобы не натереть, а зимой, чтобы тепло было.

– Вот теперь буду учиться ходить на протезе. На заводе то, только показали, как его надевать и крепить. Предупредили, чтобы постепенно привыкал к нему.

– Научишься.

Долго Андрей осваивал свою «деревянную ногу» : то в паху до крови разотрет, то конец культи начнет кровоточить. И только когда снял аккуратно кожаную накладку на раструбе протеза, срезал с внутренней стороны деревяшки сантиметра полтора, приладил на место кожу, ходить стало легче. Замерщики на заводе видимо что-то напортачили. Вот так и закончились посиделки Андрея под навесом рядом со своими чурбанчиками и наковаленками. Пошел Андрей не остановишь: то по деревне прошвырнётся, то на гараж за речку в магазин за хлебом сходит, то, глядишь, и вдовушку какую навестит.

Алёна опять была на сносях: среди зимы должна была разродиться. Не то, чтобы Сазоновы очень хотели ещё ребенка – но коль бог так распорядился, значит, так тому и быть. Аборты в ту пору властями не поощрялись, да и внутренний мир не позволял насильственно избавляться от дитя. В канун нового года родился мальчик – восьмой по счету ребенок в семье. На этот раз без споров и обсуждений назвали его Степаном. Хорошо, что няньки Нюрка с Глашкой уже подросли. Нюрка то уже в шестой класс ходила, Глашка – в третий. По дому уже всё сами делают, а летом вместе с матерью в лес по грибы и по ягоды, да и на сенокос годились. Лешку еще в лес не брали – мал, будет только канючить. А вот под надзором отца полить в огороде – его забота. Васятка подрос – бегает по избе, топочет ножонками, а то в проулке и кур гоняет, тоже при деле.

Алёна на колхозную работу практически не ходила – только в страдную пору бригадир давал ей наряд на посевную, сенокос да пашню. На скотном дворе работать баб хватало. Мужиков вот только не было: те, что с руками и ногами в леспромхозе работали – лес пилили. Лесу в ту пору много надо было валить – отстраивалась страна. Пацанва, которая родилась до войны, подросла, тоже работали, кто на полях, кто в лесу. Дела всем хватало. Лошади в деревне появились, выбракованных в армии стали по колхозам раздавать. Даже трактор один появился: с большими металлическими задними колесами и огромными шипами по ободу. Когда трактор проезжал по деревне, ребятня, как собачонки, стаей бежали за ним и верещали. Молодые ребята, что призваны были в конце войны, всё ещё в армии служили. Кадровых военных война повыкосила. Вот молодые и ждали, когда подрастёт новое поколение. А девчонки, что до войны подростками бегали, созрели, их молодое нутро любви требовало, а женщины, вышедшие замуж перед войной, и оставшиеся в лихолетье вдовами того же хотели. Вот и шли нарасхват и малолетки и мужички женатые.