Жизнь Клима Самгина (Часть 1)
Шрифт:
– Аскетично, - сказал Клим, вспомнив уютное гнездо Нехаевой.
– Не люблю ничего лишнего.
Лидия села в кресло, закинув ногу на ногу, сложив руки на груди, и как-то неловко тотчас же начала рассказывать о поездке по Волге, Кавказу, по морю из Батума в Крым. Говорила она, как будто торопясь дать отчет о своих впечатлениях или вспоминая прочитанное ею неинтересное описание пароходов, городов, дорог. И лишь изредка вставляла несколько слов, которые Клим принимал как ее слова.
– Если б ты видел, какой это ужас, когда миллионы селедок идут сплошною, слепою массой метать икру! Это
О Кавказе она сказала:
– Адский пейзаж с черненькими фигурами недожаренных грешников. Железные горы, а на них жалкая трава, как зеленая ржавчина. Знаешь, я все более не люблю природу, - заключила она свой отчет, улыбаясь и подчеркнув слово "природа" брезгливой гримасой.
– Эти горы, воды, рыбы - все это удивительно тяжело и глупо. И - заставляет жалеть людей. А я - не умею жалеть.
– Ты - старенькая и мудрая, - пошутил Клим, чувствуя, что ему приятно сходство ее мнений с его бесплодными мудрствованиями.
За окном шелестел дождь, гладя стекла. Вспыхнул газовый фонарь, бескровный огонь его осветил мелкий, серый бисер дождевых капель, Лидия замолчала, скрестив руки на груди, рассеянно глядя в окно. Клим спросил: что такое дядя Хрисанф?
– Прежде всего - очень добрый человек. Эдак, знаешь, неисчерпаемо добрый. Неизлечимо, сказала бы я.
И, улыбаясь темными глазами, она заговорила настолько оживленно, тепло, что Клим посмотрел на нее с удивлением: как будто это не она, несколько минут тому назад, сухо отчитывалась.
– Я верю, что он искренно любит Москву, народ и людей, о которых говорит. Впрочем, людей, которых он не любит, - нет на земле. Такого человека я еще не встречала. Он - несносен, он обладает исключительным уменьем говорить пошлости с восторгом, но все-таки... Можно завидовать человеку, который так... празднует жизнь.
Она рассказала, что в юности дядя Хрисанф был политически скомпрометирован, это поссорило его с отцом, богатым помещиком, затем он был корректором, суфлером, а после смерти отца затеял антрепризу в провинции. Разорился и даже сидел в тюрьме за долги. Потом режиссировал в частных театрах, женился на богатой вдове, она умерла, оставив все имущество Варваре, ее дочери. Теперь дядя Хрисанф живет с падчерицей, преподавая в частной театральной школе декламацию.
– А эта - Варвара?
– Варвара - талантлива, - не сразу ответила Лидия, и глаза ее вопросительно остановились на лице Клима.
– Ты что как смотришь?
– смущенно спросил он.
– Я думаю: ты - талантлив?
– Не знаю, - скромно ответил Клим.
– Какой-то талант у тебя должен быть, - сказала она, задумчиво разглядывая его.
Пользуясь молчанием, Клим спросил о главном, что интересовало его, - о Диомидове.
– Странный, не правда ли?
– воскликнула Лидия, снова оживляясь. Оказалось, что Диомидов - сирота, подкидыш; до девяти лет он воспитывался старой девой, сестрой учителя истории, потом она умерла, учитель спился и тоже через два года помер, а Диомидова взял в ученики себе резчик по дереву, работавший иконостасы. Проработав у него пять лет, Диомидов перешел к его брату, бутафору, холостяку и пьянице, с ним и живет.
– Хрисанф толкает его на сцену, но я не могу представить себе человека,
– И влюблен в тебя, - заметил Клим, улыбаясь.
– И влюблен в меня, - автоматически повторила Лидия.
– А - ты?
Она не ответила, но Клим видел, что смуглое лицо ее озабоченно потемнело. Подобрав ноги в кресло, она обняла себя за плечи, сжалась в маленький комок.
– Странных людей вижу я, - сказала она, вздохнув.
– Очень странных. И вообще как это трудно понимать людей!
Клим согласно кивнул головой. Когда он не мог сразу составить себе мнения о человеке, он чувствовал этого человека опасным для себя. Таких, опасных, людей становилось все больше, и среди них Лидия стояла ближе всех к нему. Эту близость он сейчас ощутил особенно ясно, и вдруг ему захотелось сказать ей о себе все, не утаив ни одной мысли, сказать еще раз, что он ее любит, но не понимает и чего-то боится в ней. Встревоженный этим желанием, он встал и простился с нею.
– Приходи скорей, - сказала она.
– Завтра же приходи, завтра праздник.
На улице все еще сыпались мелкие крупинки дождя, по-осеннему упрямого. Скучно булькала вода в ручьях; дома, тесно прижавшиеся друг к другу, как будто боялись, размокнув, растаять, даже огонь фонарей казался жидким. Клим нанял черного, сердитого извозчика, мокрая лошадь, покачивая головою, застучала подковами по булыжнику. Клим съежился, теснимый холодной сыростью, досадными думами о людях, которые умеют восторженно говорить необыкновенные глупости, и о себе, человеке, который все еще не может создать свою систему фраз.
"Человек - это система фраз, не Солее того. Конурки бога, - я глупо сказал. Глупо.
– Но еще глупее московский бог в рубахе. И - почему сны в Орле приятнее .снов в Петербурге? Ясно, что все эти пошлости необходимы людям лишь для того, чтоб каждый мог отличить себя от других. В сущности это 'мошенничество".
Несколько вечеров у дяди Хрисанфа вполне убедили Самгина в том, что Лидия -живет среди людей воистину странных. Каждый раз он видел там Диомидова, и писаный красавец этот возбуждал в нем сложное чувство любопытства, недоумения, нерешительной ревности. Студент Маракуев относился к Диомидову враждебно, Варвара - снисходительно и покровительственно, а отношение Лидии было неровно и капризно. Иногда в течение целого вечера она не замечала его, разговаривая с Макаровым или высмеивая народолюбие Маракуева, а в другой раз весь вечер вполголоса говорила только с ним или слушала его негромко журчавшую речь. Диомидов всегда говорил улыбаясь и так медленно, как будто слова доставались ему с трудом.
– Есть люди домашние и дикие, я - дикий!
– говорил он виновато. Домашних людей я понимаю, но мне с ними трудно. Все кажется, что кто-нибудь подойдет ко мне и скажет: иди со мной! Я и пойду, неизвестно куда.
– Это я тебя, и поведу!
– кричал дядя Хрисанф.
– Ты у меня будешь первоклассным артистом. Ты покажешь такого Ромео, такого Гамлета...
Диомидов, приглаживая волосы, недоверчиво ухмылялся, и недоверие его было так ясно, что -Клим подумал:
"Лидия - права: этот человек - не может быть актером, он слишком глуп, для того чтоб фальшивить".