Жизнь Клима Самгина (Часть 1)
Шрифт:
По небесной, золотой дороге,
Со звезды на звездочку ступая.
Провожали господа Исуса
Николай, епископ Мирликийский,
Да Фома-апостол - только двое.
Слушать его было трудно, голос гудел глухо, церковно, мял и растягивал слова, делая их невнятными. Лютов, прижав локти к бокам, дирижировал обеими руками, как бы укачивая ребенка, а иногда точно сбрасывая с них что-то.
Думает господь большие думы,
Смотрит вниз - внизу земля вертится,
Кубарем
Чорт его железной цепью хлещет.
– А?
– спросил Лютов, подмигнув Климу; лицо его вздрогнуло круглой судорогой.
– Не мешай, - сказал Макаров.
Клим все еще улыбался, уверенно ожидая смешного, а дьякон, выкатив глаза, глядя в стену, на темную гравюру в золотой раме, гудел:
– Был я там, - сказал Христос печально,
А Фома-апостол усмехнулся
И напомнил: - Чай, мы все оттуда.
Поглядел Христос во тьму земную
И спросил Угодника Николу:
– Кто это лежит там, у дороги,
Пьяный, что ли, сонный аль убитый?
– Нет, - ответил Николай Угодник
Это просто Васька Калужанин
О хорошей жизни замечтался.
Закрыв глаза, Лютов мотал встрепанной головой и беззвучно смеялся. Макаров налил две рюмки водки, одну выпил сам, другую подал Климу.
Тут Христос, мечтателям мирволя,
Опустился голубем на землю.
Встал пред Васькой, спрашивает Ваську:
– Я - Христос, узнал меня, Василий?
Васька перед богом - на колени,
Умилился духом, чуть не плачет.
– Господи!
– бормочет, - вот так штука!
Мы тебя сегодня и не ждали!
Что ж ты не сказался мне заранс?
Я бы сбил народ тебе навстречу,
Мы бы тебя встретили со звоном
Всем бы нашим, Жиздринским уездом!
Усмехнулся Иисус в бородку,
Говорит он мужику любовно:
– Я ведь на короткий срок явился,
Чтоб узнать: чего ты, Вася, хочешь?
Лютов протянул левую руку Самгину и, дирижируя правой, шепнул со свистом:
– Слушайте!
Васька Калужанин рот разинул,
Обомлел от радости Василий
– И потом, слюну глотая, шепчет:
– Дай же ты мне, господи, целковый,
Знаешь, неразменный этот рублик,
Как его ни трать, а - не истратишь,
Как ты ни меняй - не разменяешь!
– Гениально!
– крикнул Лютов и встряхнул руками, как бы сбрасывая что-то под ноги дьякону, а тот, горестно изогнув брови, шевеля тройной бородой, говорил:
– Денег у меня с собою - нету.
Деньги у Фомы, у казначея,
Он теперь Иуду замещает...
Лютов уже не мог слушать. Подпрыгивая, извиваясь, потеряв туфли, он шлепал голыми подошвами и кричал:
– Каково? А? Ка-ко-во?
Подняв лицо и сжатые
– Неразменный рублик - подай, господи! Нет, - Фома-то, а? Скептик Фома на месте Иуды, а?
– Прекрати судороги, Володька, - грубо и громко сказал Макаров, наливая водку.
– Довольно неистовства, - прибавил он сердито.
Лютов оторвался от дьякона, которого обнимал, наскочил на Макарова и обнял его:
– Ты все о моем достоинстве заботишься? Не надо, Костя! Я - знаю, не надо. Какому дьяволу нужно мое достоинство, куда его? И - "не заграждай уста вола мо-лотяща", Костя!
Самгин был удивлен и растерялся. Он видел, что красивое лицо Макарова угрюмо, зубы крепко стиснуты, глаза влажны.
– Ты, кажется, плачешь?
– спросил он, нерешительно улыбаясь.
– А что же? Смеяться? Это, брат, вовсе не смешно, - резко говорил Макаров.
– То есть - смешно, да... Пей! Вопрошатель. Чорт знает что... Мы, русские, кажется, можем только водку пить, и безумными словами все ломать, искажать, и жутко смеяться над собою, и вообще...
Он отчаянно махнул рукой.
Климу стало неловко. От выпитой водки и странных стихов дьякона он вдруг почувствовал прилив грусти: прозрачная и легкая, как синий воздух солнечного дня поздней осени, она, не отягощая, вызывала желание говорить всем приятные слова. Он и говорил, стоя с рюмкой в руках против дьякона, который, согнувшись, смотрел пол ноги ему.
– Очень оригинально это у вас. И - неожиданно. Признаюсь, я ждал комического...
Дьякон выпрямился, осветил побуревшее лицо свое улыбкой почти бесцветных глаз.
– Комическое - тоже имеется; это ведь сочинение длинное, восемьдесят шесть стихов. Без комического у нас нельзя - неправда будет. Я вот похоронил, наверное, не одну тысячу людей, а ни одних похорон без комического случая - не помню. Вернее будет сказать, что лишь такие и памятны мне. Мы ведь и на самой горькой дороге о смешное спотыкаемся, такой народ!
Изломанно свалившись на диван, Лютов кричал, просил:
– Оставь, Костя! Право бунта, Костя...
– Бабий бунт. Истерика. Иди, облей голову холодной водой.
Макаров легко поднял друга на ноги и увел его, а дьякон, на вопрос Клима: что же сделал Васька Калужанин с неразменным -рублем?
– задумчиво рассказал:
– Вернулся Христос на небо, выпросил у Фомы целковый и бросил его Ваське. Запил Василий, загулял, конечно, как же иначе-то?
Пьет да ест Васяга, девок портит,
Молодым парням - гармоньи дарит,
Стариков - за бороды таскает,
Сам орет на всю калуцку землю:
– Мне - плевать на вас, земные люди.