Жизнь Клима Самгина. "Прощальный" роман писателя в одном томе
Шрифт:
— О чем говорили?
— Кажется, я поступил бестактно, — сознался Клим, думая о Дронове, но рассказав о Лидии и Макарове.
— Как же иначе? — слегка удивилась мать. — Ты был обязан предупредить ее отца.
— Готов, — сказал Варавка, являясь в двери; одетый в сюртук, он казался особенно матерым.
Они ушли. Клим остался в настроении человека, который не понимает: нужно или не нужно решать задачу, вдруг возникшую пред ним? Открыл окно; в комнату хлынул жирный воздух вечера. Маленькое, сизое
«Пойду к ней».
Решил, но — задумался; внезапному желанию идти к Маргарите мешало чувство какой-то неловкости, опасение, что он, не стерпев, спросит ее о Дронове и вдруг окажется, что Дронов говорил правду. Этой правды не хотелось.
Из флигеля выходили, один за другим, темные люди с узлами, чемоданами в руках, писатель вел под руку дядю Якова. Клим хотел выбежать на двор, проститься, но остался у окна, вспомнив, что дядя давно уже не замечает его среди людей. Писатель подсадил дядю в экипаж черного извозчика, дядя крикнул:
— А где пакет?
— У меня, — громко ответил писатель. Экипаж тяжело покатился в сумрак улицы. Дядя натягивал шляпу на голову, не оглядываясь назад, к воротам, где жена писателя, сестра ее и еще двое каких-то людей, размахивая платками и шляпами, радостно кричали:
— Прощайте!
Все это — и сумрак — напомнило Климу сцену из какого-то неинтересного романа — проводы девушки, решившей служить гувернанткой, для того чтоб поддержать обедневшую семью свою.
Клим вздохнул, послушал, как тишина поглощает грохот экипажа, хотел подумать о дяде, заключить его в рамку каких-то очень значительных слов, но в голове его ныл, точно комар, обидный вопрос:
«А если Дронов сказал правду?»
Вопрос этот, не пуская к Маргарите, не позволял думать ни о чем, кроме нее. Посидев скучный час в темноте, он пошел к себе, зажег лампу, взглянул в зеркало, оно показало ему лицо, почти незнакомое — обиженное, измятое миной недоумения. Он тотчас погасил огонь, разделся в темноте и лег в постель, закутав голову простыней. Но через несколько минут он убедил себя, что необходимо сегодня же, сейчас уличить Маргариту во лжи. Не зажигая огня, он оделся и пошел к ней, настроясь воинственно, шагая твердо. Как всегда, Маргарита встретила его знакомым восклицанием:
— Ага, пришел!
Его уже давно удручали эти слова, он никогда не слышал в них ни радости, ни удовольствия. И все стыднее были однообразные ласки ее, заученные ею, должно быть, на всю жизнь. Порою необходимость в этих ласках уже несколько тяготила Клима, даже колебала его уважение к себе.
Но на этот раз знакомые слова прозвучали по-новому бесцветно. Маргарита только что пришла из бани, сидела у комода, перед зеркалом, расчесывая влажные, потемневшие волосы. Красное лицо ее казалось гневным.
Размашисто, с усмешечкой на
— Больно. Что ты?
И тотчас же заговорила деловитым тоном:
— Вот какая новость: я поступаю на хорошее место, в монастырь, в школу, буду там девочек шитью учить. И квартиру мне там дадут, при школе. Значит — прощай! Мужчинам туда нельзя ходить.
Спустив рубашку до колен, вытирая полотенцем шею, грудь, она не попросила, а приказала:
— Вытри-ка спину мне.
Увидав ее голой, юноша почувствовал, что запас его воинственности исчез. Но приказание девушки вытереть ей спину изумило и возмутило его. Никогда она не обращалась к нему с просьбами о таких услугах, и он не помнил случая, когда бы вежливость заставила его оказать Рите услугу, подобную требуемой ею. Он сидел и молчал. Девушка спросила:
— Лень?
Тогда, подчиняясь вспыхнувшей злобе, он сказал негромко и презрительно:
— Ты лгала мне, Дронов твой любовник… Он сейчас же понял, что сказал это не так, как следовало, не теми словами. Маргарита, надевая новые ботинки, сидела согнувшись, спиною к нему. Она ответила не сразу и спокойно:
— Вот как просто сошлось. И спросила:
— Это Фенька сказала тебе?
Клим почувствовал, что вопрос этот толкнул его в грудь. Судорожно барабаня пальцами по медной пряжке ремня своего, он ожидал: что еще скажет она? Но Маргарита, застегивая крючком пуговки ботинок, ничего не говорила.
— Мне Дронов сам сказал, — грубо объявил Клим. Она встала и, невысоко приподняв юбку, критически посмотрела на свои носи. И снова села на стул, облегченно вздохнув, повторила:
— Вот как хорошо сошлось. А я тут с неделю думаю: как сказать, что не могу больше с тобой? Клим чувствовал, что она заставляет его глупеть, почти растерянно он спросил:
— Зачем ты лгала?
Девушка ответила ровным голосом, глядя в окно и как бы думая не то, что говорит:
— Мне твоя мамаша деньги платила не затем, чтобы правду тебе говорить, а чтоб ты с уличными девицами не гулял, не заразился бы.
Испытав впечатление ожога, Клим закричал:
— Врешь! Мать не могла…
— Жмет, — тихонько сказала Рита, высунув ногу из-под подола, и, обругав кого-то «подлецом», продолжала поучительно и равнодушно:
— На мамашу — не сердись, она о тебе заботливая. Во всем городе я знаю всего трех матерей, которые так о сыновьях заботятся.
Клим слышал ее нелепые слова сквозь гул в голове, у него дрожали ноги, и, если бы Рита говорила не так равнодушно, он подумал бы, что она издевается над ним.
«Значит, мать наняла ее, — соображал он. — Платила ей, потому эта дрянь и была бескорыстна».