Жизнь Ленина. Том 2
Шрифт:
Решено было оперировать в полдень 23 апреля в Солдатенковской (ныне — Боткинской) больнице, где работал Розанов. «Я предложил Борхардту приехать ко мне в больницу к И часам, думая показать ему до операции хирургические отделения, но профессор Бор-хардт просил разрешения приехать в К)1/^- Я, конечно, не возражал, думая, что он хочет поподробнее осмотреть нашу больницу».
«Борхардт приехал и притащил с собой громаднейший, тяжелый чемодан со всякими инструментами, чем премного удивил и меня, и всех моих ассистентов. Инструментов для операции требовалось самый пустяк: ...а он притащил их целую гору. Я успокоил его, что у нас есть все, все приготовлено, готов и раствор новокаина, есть и перчатки» и т. д. Так как до операции оставалось много времени, Розанов предложил Борхардту ознакомиться
Ленин приехал ровно в 12, в сопровождении охраны и комиссара Семашко. «Кто же будет оперировать?» — спросил Семашко. Розанов ему ответил: «Немец, конечно, для чего же он приехал?» Семашко с этим согласился.
Операция прошла успешно. «Владимир Ильич, видно, совершенно не волновался, во время самой операции только чуть-чуть морщился». Розанов был уверен, что Ленина через полчаса после операции можно будет отпустить домой, но Борхардт потребовал, чтобы пациент остался в больнице хотя бы на сутки. Встал неожиданный вопрос: куда положить Ленина. «Отделение было совершенно переполнено,— пишет Розанов,— но — кем? Я знал, чем каждый из них болен, но совершенно не представлял себе, что может быть на уме у моих больных». В интересах безопасности было решено освободить отдельную палату в женском отделении и положить Ленина туда. Ленин сначала запротестовал, но, узнав, что так врачам будет удобнее за ним наблюдать, согласился.
Рана быстро зажила после нескольких перевязок. Когда последняя повязка была снята, Розанов спросил Ленина, как он вообще себя чувствует. Ленин ответил, что «в общем ничего, только вот головные боли по временам, иногда сон неважный, настроение плохое».
Розанов порекомендовал отдохнуть.
«Вам, товарищ Розанов, самим-то надо отдохнуть, вид у вас тоже скверный, поезжайте за границу, я вам это устрою»,— парировал Ленин, предлагая Розанову ехать в Германию. Тот предпочел Рижское взморье, а для своей фельдшерицы попросил путевку в Крым. Ленин написал Семашко, прося его приготовить необходимые документы. Когда это не помогло, он обратился к Сталину. Секретариат ЦК по просьбе Ленина постановил отправить Розанова с сыном в Ригу1, а фельдшерицу с приемной дочерью — в Крым.
Сам Ленин уехал в Горки.
Там он потерпел два поражения. Он написал Сталину, что, так как «реальный шаг к перемирию достигнут в Генуе», следует объявить сокращение Красной Армии на одну четверть. Это предложение Ленина, продиктованное по телефону в 14 ч. 50 мин. 20 мая 1922 г. было четыре дня спустя отвергнуто сессией ВЦИК410 411.
Сессия ВЦИК, происходившая с 12 по 26 мая 1922 года, навела Ленина на мысль, что ВЦИК, этот советский эквивалент парламента, нуждается в радикальной перестройке. В записке от 23 мая «т. Сталину для
Политбюро» Ленин предложил, «чтобы не менее 60% членов ВЦИКа были рабочие и крестьяне, не занимающие никаких должностей на совслужбе» и «чтобы не менее 67% членов ВЦИКа были коммунисты». Политбюро рассмотрело это предложение 26 мая и передало его в особую комиссию412. Ни Сталина, ни Политбюро требование контроля над составом «парламента», конечно, не смущало. Смущало их другое: как сократить участие бюрократов в законодательном органе до 40%?
В 10 часов утра 26 мая Розанову позвонила по телефону сестра Ленина М. И. Ульянова и «с тревогой в голосе» попросила его скорее приехать, говоря, что «Володе что-то плохо, какие-то боли в животе, рвота». «Скоро подали автомобиль,— пишет Розанов,— заехали в Кремль, а оттуда уже на двух машинах отправились в Горки, забравши из аптеки все необходимое... Поехали Н. А. Семашко, брат Владимира Ильича Дмитрий Ильич, доктор Л. Г. Левин, т. Беленький и еще кто-то».
Еще раньше приехавший в Горки д-р Готье рассказал им, что рвота у Ленина «уже кончилась, болит голова, но скверно то, что у него имеются явления пареза (т. е. неполного паралича или ослабления функций) правых конечностей и некоторые непорядки со стороны органа речи». «Итак в этот день,— вспоминает Розанов,— впервые смерть определенно
Врачи и семья пытались утешить Ленина, но он отвечал: «Нет, это первый звонок»413 414.
Все реакции на сифилис оказались отрицательными. Тем не менее была снаряжена целая медицинская экспедиция в Астрахань, откуда родом были предки Ленина с отцовской стороны, чтобы проверить подозрения о наследственном сифилисе. «Такую старую грязь разворошили, что и вспоминать нет охоты»,— рассказывал заместитель Ленина по Совнаркому, а позже — председатель Совнаркома А. И. Рыков Борису Николаевскому в 1923 году, в Саарове под Берлином, где оба были гостями Максима Горького. Сестра Рыкова была замужем за братом Николаевского, и свойственники часто вели беседы, когда встречались за границей, хотя Рыков был большевиком, а Николаевский — меньшевиком. (Рыков был в этом отношении бесстрашен. В 1923 году он присутствовал на кремации меньшевистского вождя Мартова в Берлине.)
Воля и тело Ленина сражались с болезнью. Он делал, насколько мог, физические упражнения, отдыхал, гулял (хотя и с трудом) и повиновался врачам. В начале июня Клемперера опять вызвали в Россию. Вернувшись оттуда в Берлин, он рассказал корреспондентам, что Ленин чувствует себя сравнительно хорошо, но не может долго заниматься умственным трудом, так как даже чтение книг и газет его быстро утомляет и приводит к головной боли. Клемперер прибавил, что болезнь Ленина связана не с нанесенными ему в 1918 г. ранениями, а скорее с его образом жизни на протяжении последних тридцати лет, во время которых он работал по 16 и более часов в день. Клемперер отрицал, что Ленин страдает от прогрессивного паралича.
Через несколько недель после первого удара Ленин начал упражняться в письме: «Лидия Александровна! — писал он Фотиевой 12 июля.— Можете поздравить меня с выздоровлением. Доказательство: почерк, который начинает становиться человеческим. Начинайте готовить мне книги (и посылайте мне списки) 1) научные, 2) беллетристику, 3) политику (последнюю позже всех, ибо она еще не разрешена). Привет! Ленин»
На другой день Ленина навестил Сталин. Гость привел на страницах «Правды» слова Ленина: «Мне нельзя читать газеты,— иронически замечает тов. Ленин,— мне нельзя говорить о политике, я старательно обхожу каждый клочок бумаги, валяющийся на столе, боясь, как бы он не оказался газетой и как бы не вышло из этого нарушения дисциплины».
«Я хохочу,— пишет о себе Сталин,— и превозношу до небес дисциплинированность тов. Ленина. Тут же смеемся над врачами, которые не могут понять, что профессиональным политикам, получившим свидание, нельзя не говорить о политике».
В том же номере «Правды» (от 24 сентября 1922 г.) 412
Сталин пишет: «Поражает в тов. Ленине жадность к вопросам и рвение, непреодолимое рвение к работе. Видно, что изголодался. Процесс эсеров, Генуя и Гаага, виды на урожай, промышленность и финансы — все эти вопросы мелькают один за другим... Очень оживляется, узнав, что виды на урожай хорошие... Он не торопится высказать свое мнение, жалуясь, что отстал от событий. Он главным образом расспрашивает и мотает на ус».
Процесс эсеров, о котором упоминает Сталин, происходил в Москве с 8 июня по 7 августа 1922 года. На скамье подсудимых сидели 34 эсера, среди них — И членов ЦК этой партии, Гоц, Тимофеев и другие. На конференции трех Интернационалов, состоявшейся в Берлине 2—5 апреля 1922 года, представители Кремля Радек и Бухарин под давлением западных социалистов и в надежде на создание «единого фронта», который облегчил бы проникновение коммунистов в европейское рабочее движение, согласились не применять к подсудимым эсерам смертной казни. Услышав об этой уступке, Ленин продиктовал статью под названием «Мы заплатили слишком дорого». Статья была опубликована в «Правде» от И апреля 1922 г. В ней говорилось: «Наши представители поступили неправильно, по моему убеждению, согласившись на следующие два условия: первое условие, что Советская власть не применит смертной казни по делу 47 социалистов-революционеров (число подсудимых позже было сокращено.— Л. Ф); второе условие, что Советская власть разрешит присутствовать на суде по этому делу представителям всех трех Интернационалов».