Жизнь Ленина
Шрифт:
Вместо того, чтобы ограничиться внутрипартийной дискуссией, он вынес борьбу за пределы ЦК, выступив 25 декабря 1920 года на VIII съезде Советов с «брошюрой-платформой» «Роль и задачи профсоюзов». Развернулась дискуссия перед тысячами партийных работников: «Зиновьев и Ленин, с одной стороны, Троцкий и Бухарин, с другой».
Ленин напомнил о дискуссии 30 декабря, во время которой он сказал: «У нас государство на деле не рабочее, а рабоче-крестьянское». В ответ на это Бухарин сразу воскликнул: «Какое?» «Читая теперь отчет о дискуссии, — пишет Ленин в брошюре о партийном кризисе, — я вижу, что я был неправ, а тов. Бухарин прав. Мне надо было сказать: «Рабочее государство есть абстракция. А на деле мы имеем рабочее государство, во-1-х, с той особенностью, что в стране преобладает не рабочее, а крестьянское население; и, во-2х, рабочее государство с бюрократическим извращением».
Отдав Бухарину должное в том отношении, что рабочие действительно нуждаются в защите от крестьянского большинства
«Коммунизм говорит: авангард пролетариата, коммунистическая партия, руководит беспартийной массой рабочих, просвещая, подготовляя, обучая, воспитывая эту массу («школа» коммунизма), сначала рабочих, а затем и крестьян, для того, чтобы она могла придти и пришла к сосредоточению в своих руках управления всем народным хозяйством».
«Синдикализм передает массе беспартийных рабочих, разбитых по производствам, управление отраслями промышленности («главки и центры»), уничтожая тем самым необходимость в партии, не ведя длительной работы ни по воспитанию масс, ни по сосредоточению на деле управления в их руках всем народным хозяйством».
Ленин, как видно, санкционировал синдикализм, но откладывал его до того времени, когда рабочий класс будет в достаточной мере подготовлен.
Ленин пытался утихомирить разошедшихся товарищей. Бухарин, писал он, «договорился до ошибки, во сто раз более крупной, чем все ошибки Троцкого, взятые вместе. Как мог Бухарин договориться до этого разрыва с коммунизмом? Мы знаем всю мягкость тов. Бухарина, одно из свойств, за которое его так любят и не могут не любить. Мы знаем, что его не раз звали в шутку: «мягкий воск». Оказывается, на этом «мягком воске» может писать что угодно любой «беспринципный» человек, любой «демагог». Это, взятые в кавычки, резкие выражения употребил и имел право употребить тов. Каменев на дискуссии 17 января. Но ни Каменеву, ни кому другому, конечно, не придет в голову объяснять происшедшее беспринципной демагогией, сводить все к ней». Ленин предложил всем заблудшим идеологическим овечкам раскаяться, «признать ошибку, исправить ее и перевернуть данную страничку истории РКП». В особенности этот совет относился к Бухарину, ибо «в то время, как мы понемногу вбираем в себя то, что было здорового в «демократической» «Рабочей оппозиции», Бухарину приходится хвататься за нездоровое».
Ленин пытался обласкать всех. Даже Сапронов и Осинский — «по-моему, высокоценные работники…» «До сих пор нашей платформой было: не надо защищать крайностей бюрократии, надо исправлять… Теперь к нашей платформе прибавилось: надо бороться с идейным разбродом и с теми нездоровыми элементами оппозиции, которые договариваются до отречения от всякой «милитаризации хозяйства» до отречения не только от «метода назначенства», который практиковался до сих пор преимущественно, но и от всякого «назначенства», т. е. в конце концов от руководящей роли партии по отношению к массе беспартийных». Ленин настаивал на том, что ключевые посты должны остаться в руках партийных «назначенцев».
Последний абзац брошюры Ленина содержит предостережение и призыв: «Болезнью нашей партии, несомненно, постараются воспользоваться и капиталисты Антанты для нового нашествия, и эсеры для устройства заговоров и восстаний. Нам это не страшно, ибо мы сплотимся все, как один, не боясь признать болезни, но сознавая, что она требует от всех большей дисциплины, большей выдержки, большей твердости на каждом посту».
Все усилия Ленина не могли утихомирить оппозиционеров. Его миротворчество только воодушевило их. Всё внутри и вне партии оказалось охвачено смятением.
На рассмотрение X съезда РКП (в Москве, 6—18 марта 1921 г.) были представлены тезисы и проекты резолюций от ленинской группы, от группы Троцкого — Бухарина, от Рабочей оппозиции, от «буферной фракции», от демократических централистов и от «игнатовцев» (союзников рабочей оппозиции). Предметом всех этих документов, часто очень длинных, была роль профсоюзов. Предложение Троцкого — Бухарина{783} было подписано семью (из 20) членов ЦК РКП: Троцким, Бухариным, Андреевым, Дзержинским, Крестинским, Преображенским, Раковским и Серебряковым. (Крестинский, Преображенский и Серебряков составляли секретариат ЦК.) Кроме того, его подписали 5 членов ЦК КП Украины — в том числе Пятаков и Феликс Кон, а также два члена президиума ВЦСПС, 21 видный работник профсоюзного движения и 18 выдающихся московских коммунистов, среди них Ларин, Сокольников, Яковлева, Крумин и Лихачев. Троцкий поступил как раз так, как опасался Ленин: он собрал вокруг себя могущественное меньшинство и противопоставил его большинству вождей партии. Это был «фракционизм».
Проект Троцкого — Бухарина предусматривал радикальную перестройку
«Таким образом будут созданы условия, при которых партийным организациям, при полном сохранении в их руках общего руководства, не придется вторгаться во внутреннюю работу союзов по частям…»
«Все специалисты без исключения должны пропускаться через фильтр профессионального союза…»
С точки зрения Ленина, теоретически это была ересь, а практически — узурпация власти. Его «фильтром» всегда служила партия. Партия должна была «вторгаться» в работу всех винтиков аппарата управления. Управление промышленностью не должно было, по мнению Ленина, попасть в руки профсоюзов, в которых преобладали беспартийные массы, — это повело бы к постепенному разрушению партийной власти. Троцкий мог бы предугадать, что Ленин не пойдет ни на какие уступки в этом отношении и скорее уйдет с поста, чем примет такое предложение. Троцкистское огосударствление профсоюзов либо уничтожило бы последние, либо позволило бы им взять верх над бюрократией. Огосударствление означало бы централизацию, в отличие от распределения власти, предусмотренного Рабочей оппозицией, но это была централизация совсем не ленинская. Централизованное «профсоюзное» государство стало бы между партией и пролетариатом, а Ленин признавал только прямую диктатуру, без посредников, осуществляемую закаленными и дисциплинированными коммунистами. Профсоюзы были слишком широки, чтобы Ленин им доверил что-либо более важное, чем роль «школы коммунизма». Троцкий был обречен на поражение. Его платформа отталкивала сторонников безраздельной власти партии, но в то же время не удовлетворяла и рабочих-демократов, желавших создать независимые профсоюзы, с которыми партийное государство поделилось бы властью.
Тем не менее дискуссия не прекратилась. Конец гражданской войны и крестьянское волнения отметили конец 1920 и первые месяцы 1921 года в качестве поворотного пункта. Многие пролетарии ощущали, что существует выбор между двумя крайностями: или власть рабочих и социализм, или бюрократическая диктатура. С миром пришла свобода обсуждения. Люди чувствовали, что пришел исторический час решения, от которого зависит грядущая судьба советского государства. Они хотели участвовать в этом решении и взять будущее в свои руки. «Все, к кому я только по этому поводу обращался с вопросами, немедленно начинали ораторствовать, как на собрании», — писал Рэнсом, изучавший течение профсоюзной дискуссии. В конце концов, Рэнсом пришел к трем заключениям об общественном мнении того времени: 1) «все, кроме нескольких сумасбродов, отказались от идей 1917 года, последствием которых было увольнение рабочими тех управляющих или технических специалистов, чьи распоражения им хоть в малейшей степени были не по нраву. Эти прежние представления и то, к чему они вели, — перерывы в работе, случаи, когда управляющих зашивали в мешки, бросали в пруд или вывозили на тачках, — все это осталось позади, как курьезы истории». 2) «…трудовая повинность… по крайней мере внутри компартии, принимается, как должное», 3) О рабочем контроле все еще спорят: большинство против участия рабочих в управлении хозяйством и за единоличное руководство, осуществляемое под игом партии{784}.
Рабочие коллегии остались в прошлом. Трудовая повинность была признанием тяжелых фактов хозяйственной разрухи. Существование трудармий с военной дисциплиной и рабочее управление заводами не могли не исключать друг друга. Ленин стоял перед выбором между идеологически заманчивым и практически необходимым. Он выбрал необходимое.
Но к осени 1920 года дискуссию о профсоюзах стал заглушать внешний шум, шум выстрелов и жалобы крестьян, не представленных в профсоюзах. Они требовали возвращения к капитализму.