Жизнь Ленина
Шрифт:
7 апреля Ленин телеграфировал Ганецкому в Стокгольм: «Завтра уезжает 20 человек». Это, по-видимому, относится к двадцати большевикам в транспорте. Ленин просил Ганецкого, чтобы группу ожидали в шведском порту Троллеборг, куда должен прибыть железнодорожный паром из Германии, и чтобы большевики Каменев и «Белении» (Шляпников) были срочно вызваны в Стокгольм{161}.
Еще 1 апреля 1917 г. Ленин послал Ганецкому следующую депешу: «Выделите две, лучше три тысячи, (шведских) крон для нашей поездки (из Стокгольма в Петроград). Намереваемся выехать в среду минимум десять человек. Телеграфируйте. Ульянов»{162}.
Две или три тысячи крон было значительной суммой. Ганецкого обвиняли в том, что он получал немецкие деньги для Ленина и партии большевиков.
Якоб Фюрстенберг, он же Яков Станиславович Ганецкий, родился в 1879 г. в Польше. Он рано примкнул к
Благодаря большой настойчивости и терпению, М. Фатреллу удалось на основании некоторых документов разыскать Кескуэлу, эстонца, который дал Ромбергу идею поездки Ленина и др. через Германию. Фатрелл провел несколько ночей в разговорах с Кескуэлой. Оказалось, что после встречи с Ромбергом в сентябре 1914 г., у Кескуэлы был один единственный разговор с Лениным, в сентябре или октябре того же года. Кескуэла действовал, как часто бывает, особенно у подпольщиков, из сложных побуждений. Он был эстонским патриотом и надеялся, что ослабленная революцией Россия даст независимость его родине. В 1905–1907 гг. он активно участвовал в большевистском движении, а затем учился в немецких и швейцарских университетах. Этот опыт делал его весьма высоко квалифицированным посредником. Кескуэла считал себя автором идеи «запломбированного вагона». «Я пустил в ход Ленина», — утверждал он{164}. «Из документа, хранящегося в германских архивах в датированного 1919 г., известно, что Кескуэла, по собственному подсчету, получил от немцев в то время 200–250 тысяч марок», — пишет Фатрелл. Тогда эта сумма равнялась 50–62 тысячам долларов. Кескуэла утешал себя иллюзией, что деньги эти взяты им в долг, и, действительно, с лихвой возвратил их в сентябре 1923 г., когда четверть миллиона немецких марок стоили по курсу менее одного американского доллара. На полученные деньги Кескуэла печатал в Германии и других странах большевистскую литературу для ввоза в Россию.
Чутье политического Шерлока Холмса и усидчивость серьезного ученого помогли М. Фатреллу добиться успеха, когда он пошел по следу Ганецкого-Фюрстенберга.
Фатрелл не приводит текста письма, направленного Лениным в ЦК РСДРП(б) в защиту Ганецкого «в ноябре, не позднее 29 (12 декабря н. с), 1917 г.», т. е. всего недель пять спустя после захвата власти большевиками. Центральный Комитет, в отсутствии Ленина, решил не назначать Ганецкого представителем партии в Стокгольм. «Значит, отменили предыдущее решение ЦК», — пишет Ленин, называя доводы против Ганецкого «буржуазными сплетнями». «Пусть сначала кто-либо докажет что худое про Ганецкого, раньше мы не должны смещать его», — требует Ленин, отвечая на доводы оппонентов («Но Ганецкий торговал с Парвусом», — говорят «все»): «Ганецккй зарабатывал хлеб как служащий в торговой фирме, коей акционер был Парвус. Так мне сказал Ганецкий. Это не опровергнуто». «Если поддающиеся сплетне товарищи «взволнованы», «обеспокоены», отчего бы им, — предлагает Ленин, — не… найти свидетелей копенгагенцев? Отчего анонимные обвинители Ганецкого из рядов нашей партии не делают этого?? Такое отношение… — верх несправедливости»{165}. Разумеется, Ленин победил. Ганецкий остался представителем в Стокгольме, а позже, вернувшись в Россию, стал заместителем председателя Госбанка и членом коллегии Наркоминдела и Наркомвнешторга. «В 1937 г. стал жертвой вражеской клеветы, впоследствии реабилитирован», — приглушенно сообщает обычная в таких случаях формула в биографических сведениях о Ганецком{166}.
Письмо Ленина скорее повредило, чем помогло репутации, сложившейся за дореволюционной деятельностью Ганецкого. Оно показывает, что большинству большевистского ЦК «буржуазные сплетни» показались настолько убедительными, что встал вопрос об отзыве Ганецкого из Стокгольма. Ссылка Ленина на слова Ганецкого («Так мне сказал Ганецкий») и отсутствие «опровержения» (с чьей стороны?), конечно, не были приняты в качестве убедительного доказательства ни одним судом с законным делопроизводством.
Фюрстенберг-Ганецкий был арестован в Копенгагене 17 января 1917 г. по обвинению в экспорте термометров, шприцов и других медицинских изделий, бывших тогда дефицитными в Германии и России. Оксфордский исследователь М. Фатрелл получил доступ к судебному делу Фюрстенберга, который, как оказалось, был председателем правления датской Handels-ogEksport-Komppagniet. Оборот компании исчислялся десятками тысяч фунтов стерлингов. Источником львиной доли доходов была контрабанда
Распутав настойчивым трудом этот сложный клубок данных о северном подполье, М. Фатрелл пришел к следующему выводу: «Рассматривая предыдущую карьеру Фюрстенберга, трудно себе представить, чтобы он мог посвятить себя финансовым операциям ради иной цели, чем помощь делу революции… Если он и финансировал русских (в отличие от польских) большевиков до весны 1917 г., то это не могло происходить в широком масштабе, так как общая нехватка денег у большевиков до апреля 1917 г. (несмотря на взносы, поступавшие от Кескуэлы) не подлежит сомнению…
Что бы ни было известно Ленину о деятельности Фюрстенберга как директора компании, Ленин ценил его как большевика, и не следует удивляться, что он защищал его перед центральным комитетом».
Тот факт, что Ленин телеграфировал Ганецкому в Стокгольм 1 апреля 1917 г. с просьбой «отложить» две или три тысячи шведских крон, доказывает, что он знал о денежных ресурсах Ганецкого. Нет доказательств, что они происходили из немецкого источника. Что же касается Парвуса и Кескуэлы, то они финансировали деятельность большевиков средствами, вероятно предоставленными Германией.
По дороге домой Ленин и его спутники провели восемь или десять часов в Стокгольме. Большую часть этого времени Ленин провел в обществе Ганецкого. Затем группа перебралась из Швеции в Финляндию поездом и на финских вейках. Оттуда, поедом, в Петроград. Крупская вспоминает, что Ленин был ужасно взволнован и бледен. «Ильич спрашивал, арестуют ли нас по приезде».
Вместо этого, по прибытии на Финляндский вокзал, в 11 часов вечера 3 (16) апреля, Ленин был проведен в «царскую» комнату, где его официально приветствовал председатель Петроградского совета Н. С. Чхеидзе и министр труда М. Т. Скобелев, оба меньшевики. «Он (Ленин) стоял с таким видом, — пишет наблюдательный Суханов, — как бы все происходящее ни в малейшей степени его не касалось, — осматривался по сторонам, разглядывал окружающие лица и даже потолок «царской» комнаты, поправлял свой букет (довольно слабо гармонировавший со всей его фигурой), а потом, уже совершенно отвернувшись от делегации Исп. Комитета, обратился к толпе присутствующих: «Дорогие товарищи, солдаты, матросы и рабочие!»{167}. Это были его «избиратели»: с их помощью он надеялся свергнуть своих «чествователей» и захватить государственную власть в интересах коммунизма. Захватив ее, он намеревался уничтожить государство. Так он пишет в одной из своих наиболее читаемых и почитаемых работ, «Государство и революция».
Ленин начал эту книгу в Цюрихе. 4 марта 1917 г. он обратился к женевской большевичке С. Н. Равич с просьбой: «Нет ли у вас брошюры Бакунина «Парижская Коммуна и понятие о государственности». По-русски или по-французски. Если нет, нельзя ли достать у анархистов?»
В грозовые недели, последовавшие за возвращением в Петроград, Ленин отложил рукопись в сторону. После «июльских дней» и ареста нескольких руководящих большевиков он ушел в «подполье», сперва в Петрограде, затем в Финляндии. 18 июля 1917 г. он написал Каменеву из своего убежища: «Entrenous, если меня укокошат (Ленин думал, что его могут выследить и убить. — Л.Ф.), я Вас прошу издать мою тетрадку «Марксизм и государство» (застряла в Стокгольме). Синяя обложка, переплетенная. Собраны все цитаты из Маркса и Энгельса, равно из Каутского против Паннекука. Есть ряд замечаний и заметок, формулировок. Думаю, что в неделю работы можно издать. Считаю важным, ибо не только Плеханов, но и Каутский напутали. Условие: все сие абсолютно entre nous»{168}. Ленина не убили, он скоро получил тетрадку из Стокгольма, кончил работу и переменил название. Книга вышла в свет в августе 1917 г., менее чем за три месяца до октябрьского переворота, в России. Она по сей день остается для коммунистов священным писанием. Эта работа служит еще одним свидетельством ленинской страсти к абсолютам, которую он оставил в наследство поколениям политического потомства. Ее прямолинейный тезис гласит: «Пока есть государство, нет свободы. Когда будет свобода, не будет государства» {169}.
Во всех странах уровень свободы и страха перемещается вверх и вниз, как температурная кривая больного, отражая состояние здоровья общества. При Сталине у советских граждан было меньше свободы, чем при Ленине, при Хрущеве больше, чем при Сталине. Пренебрегать количественным фактором в этом отношении было бы догматизмом, а не диалектикой. Количество свободы определяет качество государства, уровень демократии или диктатуры.
Всякое государство ограничивает свободу личности. Но оно может и защищать и, таким образом, увеличивать ее. Безоговорочное «нет свободы» Ленина служило бы оправданием полной несвободы тоталитаризма.