Жизнь Ленина
Шрифт:
Консервативные генералы, оставленные республикой на прежних постах, предупреждали, что наступление рискованно ввиду низкого боевого духа армии и плохого вооружения. Керенский, ставший министром-председателем и военным министром в новом кабинете, знал о настроениях в армии. Во время его поездок по фронтам, солдаты все чаще прерывали его красноречие оскорбительными репликами. В тылу мужики захватывали помещичьи имения и делили их между собой. Мужики в солдатских шинелях хотели своей доли. Их могли надуть, пока они сидели в окопах. Наступление могло стоить им земли или жизни, могло оставить их калеками.
Что же побудило Временное правительство предпринять активные военные действия в подобных обстоятельствах?
Причины были разнообразны и часто противоречивы. Даже Лев Каменев, видный большевик и впоследствии один из вождей советского государства, указывал в газете «Правда» за 28 марта 1917 г., что, когда две армии стоят лицом к лицу, было бы глупо предлагать одной из них сложить оружие и разойтись по домам, — это было бы не
В то время как повседневные решения, манипуляции, интриги и планы рождаются в мозгу, основные предрасположения человека, на почве которых произрастают умственные процессы, ведут свое начало от эмоций, результата окружения и опыта самого человека и прошедших поколений. Страсть, честолюбие, гордость, зависть и тщеславие ведут существование, независимое от разума, но побуждают его к действию. Под влиянием одной или нескольких из этих сил умные люди могут делать глупости. Преемники царя чувствовали шаткость своего положения. Формальное обладание властью не удовлетворяло их. Слабость, порождаемые ею насмешки и разочарование приводили их в бешенство. Ленин, хорошо знавший, как вонзить кинжал в слабое место противника, с легкостью наносил им ранения. Он предлагал самого себя и свою партию как альтернативу правящей группе. Это возмущало правительство и делало программу Ленина неприемлемой и ненавистной. Он проехал из Швейцарии в Россию по соглашению с германским генеральным штабом. Его обвинили в том, что он немецкий агент. Распространялись документы, доказывавшие это обвинение. Националистически настроенная буржуазия получила еще одну причину для ненависти к большевикам. Для политических деятелей, находящихся у власти, принять политику сепаратного мира значило бы отождествить себя с Лениным и быть заклейменным той же кличкой «немецкий агент». Ленин восклицал: «Долой Временное правительство! Мир!» Если бы Керенский и его друзья тоже закричали «Мир!», они уступили бы Ленину по главному вопросу дня, вопросу жизни и смерти миллионов. Тогда почему не включить партию Ленина в правительство? — а это, как понимал всякий, было бы все равно, что впустить тигра-людоеда в семейную гостиную.
Великобритания, Франция и Соединенные Штаты оказывали непрерывное давление на Временное правительство, требуя безостановочных и усиленных военных действий. Поскольку социалисты поддерживали Временное правительство и работали в нем, социалистов стали включать в западные миссии, приезжавшие в Петроград, даже в миссию Элайху Рута, посланную президентом Вильсоном. Мало кто из этих посланцев понимал, что делалось вокруг них. Брюс Локкарт, британский генеральный консул в Москве в 1917 г., говоривший по-русски, с одобрением цитирует слова Гренара, французского генерального консула в том же городе: «Союзники были ослеплены в своем желании продлить любой ценой военное сотрудничество с Россией. Они совершенно не видели, что возможно, а что — нет. Таким образом, они играли на руку Ленину и отчуждали Керенского от народа». В своей книге «Две революции — исследование России в 1917 г., основанное на наблюдениях очевидца» (1957), Локкарт сравнивает действенность англо-французских делегаций с «каплей пресной воды в самом соленом из морей». Американская делегация к этому не прибавила ни капли пресной воды, ни капли здравого смысла. Все они вместе вскружили голову Керенскому, вызвав в нем честолюбивое стремление оправдать надежды правительств великих держав, выражавших ему свое почтение.
Играл роль и другой эмоциональный фактор. Свержение царя дало выход потоку речей. Мемуаристы той эпохи, в особенности Суханов{194}, пишут о массовых митингах на фронте; о нескончаемых конференциях
В автобиографической книге «Катастрофа», вышедшей на английском языке в 1927 г., Керенский объясняет, почему наступление было необходимо: «Ни одна армия не может оставаться в праздности беспредельно… восстановление боеспособности русской армии и ее переход в наступление было неотложной, основной, необходимой задачей Свободной России. Ради своего будущего Россия должна была совершить героический жертвенный акт».
Жертва обошлась в несколько сот тысяч человек.
Начало июльского наступления против деморализованных австро-венгерских частей в Галиции увенчалось успехом. Русские даже взяли тысячи пленных и несколько городов. Но когда Германия послала подкрепления, истощенная армия откатилась назад. Теперь она разлагалась: чем меньше военное значение частиц, тем больше их политическая активность. Для большинства солдат политика означала мир, а мир — землю.
Вскоре после краха наступления в Галиции, Керенский созвал секретную конференцию в ставке Генерального штаба. Протокол заседаний сохранился. Генерал А. И. Деникин, главнокомандующий армиями Западного фронта, «перечислил случаи, когда полки, пообещавшие идти в атаку, выслушав речь Керенского или получив красное знамя, уходили в тыл, когда приходил час наступления. «Офицерский состав находится в ужасном положении, — говорил Деникин дрожащим от волнения голосом. — Их оскорбляют… их бьют… их убивают» Генерал Клембовский, главнокомандующий Северным фронтом, описал положение своих армий, не отличающееся от описанного Деникиным: «Что может помочь? Смертная казнь? — Но разве можно казнить целые дивизии? Предавать суду? — Но тогда половина армии окажется в Сибири. Солдат каторгой не испугаешь. «На каторгу? Так что ж? Через пять лет вернусь, — говорят они, — по крайней мере, цел буду»{195}.
Попытка генерала Корнилова в сентябре 1917 г. с помощью больной армии исцелить больную гражданскую власть только распространила заразу. Теперь Россия не могла больше играть активную роль в войне. Пришло время попытаться начать мирные переговоры.
Мероприятия, предпринятые для восстановления армейской дисциплины, усилили анархию. Процветало подозрение и клевета. Когда Рига была без боя сдана немцам, левые обвинили в этом капиталистов, якобы предпочитавших кайзера коммунизму. Ленин пошел еще дальше. В секретном письме питерской городской конференции большевиков, созванной 7 октября 1917 г., — впервые опубликованном в 1924 г., — он писал: «Не доказывает ли полное бездействие английского флота, а также английских подводных лодок при взятии Эзеля немцами, в связи с планом правительства переселиться из Питера в Москву, что между русскими и английскими империалистами, между Керенским и англо-французскими капиталистами заключен заговор об отдаче Питера немцам и об удушении Питера таким путем?
Я думаю, что доказывает».
Это утверждение трудно превзойти по изобретательности. С его помощью Ленин убедил петроградских большевиков, что правительство Керенского должно быть свергнуто немедленно. Более того, поскольку враги называли его агентом Людендорфа, он теперь возвращал им этот опасный комплимент. Теперь обе стороны обвиняли друг друга в прогерманских настроениях. Последние следы боевого духа войск тонули в политическом болоте. Целые воинские части повиновались теперь приказам большевистской партии, — не потому, что они разбирались в марксизме или коммунизме, а потому, что они ненавидели войну
Временное правительство больше не обладало достаточным влиянием для ведения войны. С каждым днем убывали его силы. В лучшем случае, оно могло провозгласить мир. Но даже для этого требовалось больше сил, чем оно могло собрать. Представление о создавшейся обстановке можно получить из многих источников. Одним из них являются дневники и копии донесений сэра Джорджа Бьюкенена, английского посла{196}. Первая запись датирована 31 августа 1917 г.: «Я видел Керенского сегодня утром… Я сказал ему, что, хотя я один из тех немногих, кто еще не потерял всех надежд на поправку дел в России, я не смогу с полной ответственностью посылать благоприятные донесения своему правительству, если он не даст мне удовлетворительных гарантий относительно поддержания порядка в тылу и продовольственного и транспортного вопросов… Я сказал ему, что более всего озабочен тем, что социалистические члены правительства (некоммунисты. — Л.Ф.) боятся превращения армии в подлинно боеспособную силу, чтобы ее не использовали когда-нибудь против революции… Я не мог… скрыть от него той боли, которую причиняет мне происходящее в Петрограде. В то время, как британские солдаты проливают свою кровь за Россию, русские солдаты бездельничают на улицах, удят рыбу в реке и катаются на поездах, и повсюду — немецкие агенты. Он не мог этого отрицать, но сказал, что будут немедленно приняты меры для устранения этих злоупотреблений».