Жизнь Людовика XIV

Дюма-отец Александр

Смерть этого человека, как говорит г-жа Моттвиль, занимавшего столь важное место в начале этого столетия, не произвела большого впечатления при дворе. Его ум и манеры устарели, то есть так как все прежние важные лица уже сошли с политической сцены, то этот важный вельможа, остававшийся еще в живых, мешал новому поколению знатных дворян, представителем и образцом которых был тогда герцог Энгиенский. Впрочем, вот что говорит г-жа Моттвиль о Бассомпьере.

«Об этом вельможе, которого так любил Анри IV, которому так покровительствовала Мария Медичи, которому все так удивлялись и так хвалили в юности, в наше время не жалели. Он сохранил еще некоторые остатки своей красоты, был утонченно вежлив, обязателен

и щедр. Но молодые люди не могли его терпеть. Они говорили, что он более не в моде, что он слишком часто рассказывает басни, что он всегда говорит о себе и своем времени. Некоторые из них были к нему так несправедливы, что насмехались даже над тем, что он давал им роскошные обеды, когда ему самому не на что было иной раз пообедать. Кроме недостатков, которые не без оснований ему приписывали, ему вменяли как порок и то, что он любил нравиться, что он щегольски одевался и что, принадлежа ко двору, при котором господствовала вежливость и уважение к дамам он продолжал жить при дворе, где мужчины как бы стыдным считали быть вежливыми с дамами и при котором честолюбие и скупость сходили за лучшие добродетели важных особ и благороднейших людей века. А между тем, несмотря на то, что Бассомпьер был стар, старость его стоила больше молодости самых отличных и вежливых людей нашего времени».

Около этого времени скончался принц Конде, про которого можно сказать только то, что он был отцом герцога Энгиенского, называемого с этого времени, в свою очередь, принцем Конде или просто принцем.

ГЛАВА XIV. 1647 — 1648

Очерк военных действий. — Мазаньело в Неаполе. — Герцог де Гиз желает стать Неаполитанским королем. — Любовь де Гиза к м-ль де Пон. — Шелковый чулок. — Склянка с лекарством. — Белый попугай. — Ученые собаки. — Успехи де Гиза в Неаполе. — Падение де Гиза. — Спокойствие во Франции. — Племянницы и племянники Мазарини. — Поль де Ганди. — Племянница булавочницы. — Ганди восстанавливает против себя Ришелье. — Путешествие Гонди в Италию — Игра в шары. — Ганди представляется Луи XIII. Ганди становится коадъютором. — Его щедрость. — Бунт по случаю новых налогов. — Новые указы. — Сопротивление должностных лиц.

Между тем время шло, война продолжалась за границей, а вражда между регентшей и парламентом все более усиливалась. Голландские Соединенные провинции, подстрекаемые Испанией, отделились от Франции. Принц Конде занял в Испании место графа д'Аркура, но несмотря на храбрость солдат, которых он повел на приступ Лериды, он был отражен неприятелем; маршал Гассион был ранен при Лане и умер от ран; наконец, Неаполь взбунтовался по призывам Мазаньело, рыбака из Амальфи, который 25 лет был лаццарони, три дня королем, 24 часа сумасшедшим и, наконец, убит теми, кто был его сотоварищами в рыболовстве, королевской власти и сумасбродстве, Тотчас все мелкие принцы Италии стали домогаться короны, упавшей с головы лаццарони; к ней протянул свою руку и наш старый знакомый герцог де Гиз, которого мы на время потеряли из виду, но о котором, с разрешения читателя, поговорим снова, чтобы увидеть его новые шалости, не менее любопытные, чем нам уже известные.

Влюбившись сначала в настоятельницу монастыря в Авенэ, потом в ее сестру, принцессу Анну, женившись сначала на последней в Невере, а затем на графине Боссю в Брюсселе, обожая некоторое время герцогиню Монбазон, наш экс-архиепископ окончательно влюбился в м-ль де Пон.

Прелестная и умная, м-ль де Пон принадлежала к свите королевы. У нее была хорошего рисунка стройная талия и приятное выражение лица, слишком, быть может, румяного, но то, что модницам того времени, сообщавшим свежесть своему лицу посредством румян, казалось недостатком, в глазах де Гиза было достоинством, и потому он не замедлил объясниться

ей в любви. Честолюбивая девушка, видя в этом объяснении средство вступить в связь с последней ветвью владетельного дома, дала понять принцу, что она недолго останется равнодушной к его страсти, если эта страсть будет доказана на деле.

Герцог де Гиз в своей жизни столько раз давал доказательства своей любви, что другой на его месте давно бы истощился в средствах к их изобретению, но воображение принца не могло в этом затрудняться. Прежде всего он обещал девице де Пон на ней жениться.

— Извините, герцог, — заявила хорошенькая де Пон, — но носится слух, что у вас уже есть две жены.., а мне, признаюсь, вовсе не хочется попасть в сераль.

— Относительно этого, — отвечал герцог, — вы напрасно беспокоитесь. Когда вы скажете мне, что вы меня любите, я тотчас поеду в Рим и получу от святого отца буллу об отмене моих прежних браков.

— Дайте мне доказательство вашей любви, — повторила де Пон, — тогда я вам скажу, люблю ли вас.

Первым доказательством любви, которое принц дал девице де Пон, было похищение шелкового чулка, снятого ею с ноги, который он вместо пера носил на своей шляпе. Эта новая мода произвела шум при дворе, и все сбегались к окнам, чтобы поглядеть на де Гиза, когда он проходил или проезжал мимо какого-нибудь дома. Но принц нимало этим не стеснялся и в продолжение восьми дней продолжал пресерьезно носить это странное украшение на своей шляпе.

Уже это было очевидным доказательством сумасбродства, но взыскательная м-ль де Пон не удовольствовалась этим и потребовала нового. Де Гиз, разумеется, счел для себя долгом представить новые доказательства.

Двор находился в Фонтенбло, и герцог де Гиз, чтобы не разлучаться с м-ль де Пон, тоже отправился в Фонтенбло. К сожалению, де Пон захворала и не выходила из своей комнаты. Герцог почти безвыходно стоял на лестнице и поручал всем, кто имел право войти в комнату красавицы, сказать ей, что он ее покорный слуга.

В числе поднимавшихся по лестнице по направлению к дверям м-ль де Пон де Гиз увидел одного аптекарского ученика. Он подошел к юному аптекарю и поинтересовался, что тот несет под своим передником. Мальчик показал склянку с какой-то темной жидкостью и отвечал, что это лекарство для г-жи де Пон.

Принц вынул пистоль, дал его мальчику и забрал лекарство.

— А ты, любезный, — сказал он, — ступай назад в аптеку и попроси приготовить еще точно такую же микстуру.

— Но, — удивился мальчик, — что же я скажу теперь г-же де Пон? Она давно уже ждет лекарство!

— Скажи ей, мой милый, — отвечал де Гиз, выпив зараз всю микстуру, — что так как она нездорова, то и я чувствую себя больным, ибо, если половина меня самого больна, то и другая не может быть здоровой!

С этими словами принц ушел в свою комнату, где от сильных колик должен был просидеть целый день, но при каждом приступе он громко, во всеуслышание, поздравлял себя с тем, что терпит ту же боль, какую должна терпеть его возлюбленная.

М-ль де Пон была очень тронута, но не побеждена, и потребовала третьего доказательства.

Однажды она изъявила желание иметь белого попугая. Не успела она выразить свое желание, как герцог де Гиз пустился бегать по Парижу, чтобы достать требуемую птицу, но это оказалось нелегким делом. Тогда при звуке труб он объявил на всех перекрестках, что даст 100 пистолей тому, кто доставит ему птицу. В продолжение недели герцог бегал по всем птичьим рядам, по всем фиглярам и содержателям зверинцев, но напрасно — после всех трудов он смог достать попугая белого, но с желтой головой.

— Сударыня, — сказал он м-ль де Пон, — я в отчаянии, так как плохо исполнил ваше желание, но не угодно ли вам будет прогуляться в Кур-ла-Рен — вы увидите там зрелище, которое, надеюсь, вас позабавит.