Жизнь мальчишки (др. перевод)
Шрифт:
Оказалось, никто к Демону не идет. Большинство предпочитало отведать один из фирменных сандвичей Демона с собачьими какашками, только не оказаться во власти ее огненноволосой, козявчатой и ведьмовской родни. В ответ я божился, что лучше буду ходить по раскаленным углям и целовать в лысину того русского мужика, что стучал башмаком по столу, чем соглашусь пойти к Демону на вечеринку нюхать ее вонючую родню.
Я так говорил, само собой, предварительно удостоверившись в том, что Демона нет поблизости. По завершении этого краткого расследования мне даже стало ее чуточку жаль: я так и не нашел ни одного мальчика или девочку, которые бы собирались к Бренде на ее званую вечеринку.
Не знаю, почему я сделал это. Быть может, потому, что представил себе, что ты чувствуешь, когда приглашаешь на свой день рождения целый класс, сулишь всем мороженое, газировку и всякие пирожные, говоришь, что никаких подарков не нужно, только, ради Бога, приходите, а они все как один отвечают только «нет и
После звонка мы оказались во власти Луженой Глотки. Я услышал, как за моей спиной Демон удивленно хмыкнула и вынула из конверта открытку. Луженая Глотка стала орать на парнишку по имени Рэгги Даффи, отчитывая его за то, ч™ тот позволил себе на уроке жевать виноградную жвачку. Это входило в наш обширный план борьбы с Луженой Глоткой: путем проб и ошибок нам удалось выяснить, что нашей училке ненавистен запах виноградной жвачки, и потому каждый день кто-нибудь обязательно приходил в класс с полным ртом тягучей розовой массы, из которой надувались отличные пузыри.
Позади меня раздался всхлип.
И наступила тишина. Один-единственный звук, от которого могло разорваться сердце. Подумать только, всего за пятьдесят центов можно купить счастливую слезу!
Во время большой перемены Демон бегала по школьному двору, демонстрируя всем и вся свою поздравительную открытку. У всех оказалось достаточно сообразительности, чтобы сделать вид, что они, само собой разумеется, заранее знали о сюрпризе. Ладд Дивайн, крепкий высокий парень с рыжими волосами ежиком, уже в ту пору демонстрировавший все признаки звезды большого футбола — быстрые ноги, сильные и далекие пассы и любовь к нанесению телесных повреждений противнику, — услышав краем уха, что девочки считают весьма милым то, что кто-то поздравил Демона с днем рождения, объявил, что это именно он и никто другой купил у Вулворта открытку. Я не стал ему возражать. Не прошло и пяти минут, как Демон уже взирала на Ладда с любовью в глазах и пальцем в ноздре.
В субботу вечером точно в назначенное время мистер Притчард подкатил к нашему дому на своем черном лакированном авто.
— Следи, пожалуйста, за своими манерами! — напутствовала меня мама; это наверняка относилось и к отцу. Как и было велено, мы не стали наряжаться в костюмы и галстуки; «повседневной одеждой» в нашем случае служили рубашки с короткими рукавами и чистые голубые джинсы. Вслед за отцом я забрался на заднее сиденье лимузина, обнаружив, что попал в пещеру со стенами, обитыми кожей и норковым мехом. Водитель, мистер Притчард, сидел впереди, его и нас разделял экран из чистого прозрачного пластика. Тронувшись с места, мистер Притчард повернул на Тэмпл-стрит, и наша поездка началась. Мотор работал настолько бесшумно, а рессоры были такими мягкими, что казалось, что мы не едем, а плывем над поверхностью улицы.
На Тэмпл-стрит, среди раскидистых дубов и тополей, стояли дома самых богатых и уважаемых жителей Зефира. В частности, тут был расположен красный кирпичный особняк мэра Своупа с кольцевой подъездной дорожкой. По пути отец показал мне беломраморный дом президента городского банка Зефира. Чуть дальше, за поворотом извилистой Тэмпл-стрит, находился дом мистера Стампера Вомака, хозяина «чертова колеса», а прямо напротив него в доме с белыми колоннами жил не кто иной, как доктор Пэрриш. В конце Тэмпл-стрит был тупик, перегороженный чугунными витыми воротами. За воротами асфальт сменял булыжник. Булыжником был вымощен прямой как солнечный луч проезд к дому, по сторонам которого двумя рядами стояли, словно солдаты на параде, вечнозеленые лиственницы. Во всех окнах особняка Такстеров горел яркий свет, на покатой крыше виднелось несколько труб и красивых башенок. Мистер Притчард остановился, чтобы открыть ворота, и еще раз, чтобы запереть их. Лимузину все было нипочем, что асфальт, что булыжник. Докатив до особняка, мы свернули к куще пахучих сосен, а затем лимузин остановился под широким тентом в голубую и золотую полоску. Начинавшаяся под тентом широкая лестница из белого мрамора уходила вверх к массивной парадной двери. Прежде чем отец справился с ручками двери и выбрался наружу, мистер Притчард уже отворил для нас дверцу машины. Мы выбрались из лимузина и поднялись по парадной лестнице. Мистер Притчард, двигавшийся с грацией и скоростью ртути, открыл двери особняка и с поклоном пропустил нас вперед. Оказавшись внутри, отец потрясенно замер. — Боже мой! — только
Из холла вышла женщина примерно одних с мистером Притчардом лет. Она была облачена в идеально белую форму, на голове у нее красовалась маленькая белая шапочка пирожком, удерживаемая на волосах серебряной булавкой. У женщины было круглое и приветливое лицо и прозрачные голубые глаза. Она поздоровалась с нами, и я заметил, что акцент у нее точно такой же, как у мистера Притчарда, который наверняка был ее мужем. Как объяснил мне отец, это был британский акцент.
— Молодой мистер Верной занимается своими поездами, — сказала нам миссис Притчард. — Он просит вас пройти к нему.
— Благодарю, Гвендолин, — отозвался мистер Притчард. — Не соблаговолите ли проследовать за мной, джентльмены?
Повернувшись, мистер Притчард быстро двинулся по коридору, по обеим сторонам которого шли ряды одинаковых дверей, и нам пришлось поторопиться, чтобы от него не отстать. Я уже ничуть не сомневался, что в особняке Такстеров можно было разместить несколько домов вроде нашего и при этом еще останется место для амбара. В конце коридора мистер Притчард остановился, быстро обернулся к нам и отворил высокие резные двери, приглашая войти в зал. До нас донесся высокий сигнал паровозного свистка.
Верной был пред нами, нагой, в чем мать родила. Он стоял, повернувшись к нам спиной, чуть наклонившись вперед, и изучал что-то, что держал в руках, что-то очень маленькое.
Мистер Притчард откашлялся. Заслышав шум, Верной обернулся, держа локомотивчик в руках, и так широко улыбнулся, что мне показалось, что лицо его сейчас треснет.
— А вот и вы! — воскликнул он. — Входите, входите, пожалуйста!
Мы с отцом так и сделали. В зале, в котором мы оказались, не было совершенно никакой мебели: только огромный стол на резных дубовых ножках, на котором среди миниатюрного ландшафта с холмами, лесами и крохотными городскими домишками в разных направлениях шмыгало несколько игрушечных электрических поездов. В одной руке Верном держал маленькую щеточку, а в другой — игрушечный паровозик, которому, очевидно, только что чистил колеса.
— На рельсы садится пыль, — объяснил он нам. — Если пыли собирается слишком много, то целый поезд может сойти с рельсов. Произойдет крушение.
Я поражение уставился на игрушечную железную дорогу. В движении находилось одновременно семь разнообразных составов. Крохотные стрелки автоматически посылали поезда с одних путей на другие, перемигивались крохотные огоньки маленьких семафоров, перед железнодорожным переездом послушно ожидали открытия шлагбаума маленькие автомобильчики. Среди массы зелени леса яркими пятнами проступали смоковницы с красной листвой. Городские домишки величиной не более спичечных коробков были искусно раскрашены так, чтобы их стены казались сложенными из кирпича и камня. У истока главной улицы высилось строение в готическом стиле с куполом: мэрия, откуда я совсем недавно насилу унес ноги. Между каменистыми холмами извивались змейки шоссе. Через реку из крашенного зеленью стекла был перекинут мостик, а вдалеке, за пределами городка, лежало овальное, повернутое вверх черным исподом зеркало, означавшее, как я догадался, озеро Саксон. В своем стремлении к точному воспроизведению деталей Верной даже прорисовал красным берег Саксона, что должно было обозначать его гранитные утесы. Я нашел даже бейсбольное поле, плавательный бассейн, а также домишки и улочки Братона. В конце улочки, которая наверняка должна была именоваться Джессамин-стрит, я нашел даже отдельно стоявший чудной домик, раскрашенный всеми цветами радуги. Я нашел Десятое шоссе, которое бежало вдоль леса и выходило на открытое место на самом берегу озера Саксон. Я пошарил глазами, отыскивая домик, который, как я с некоторых пор знал, должен был там находиться. Да, он там и был, хотя размером не превышал мой ноготь: дом с дурными девушками, где заправляла мисс Грейс. А в лесистых холмах на западе, между Зефиром и отсутствовавшим на столе Юнион-Тауном, имелась округлая выжженная плешь, которая оставалась после того, как там сгорели все крохотные деревца. «Должно быть, там был лесной пожар», — решил я.