Жизнь мальчишки (др. перевод)
Шрифт:
— Я натворил тут кое-что, — продолжил я, торопясь выговориться прежде, чем слезы стиснут мне горло и зальют щеки, — кое-что плохое.
Я рассказал родителям, как вымолил для Рибеля жизнь и прогнал от него смерть и как теперь об этом сожалею. Я поступил необдуманно и дурно, потому что смерть для Рибеля, страдавшего от невыносимых ран, стала бы избавлением. Если бы я запомнил Рибеля таким, каким он был, веселым и игривым, с радостными блестящими глазами, так было бы лучше для всех, а теперь мне осталось лишь полумертвое тело, в котором теплилась жизнь лишь благодаря моему эгоизму. Мне было жаль, что все так вышло, я хотел бы повернуть время назад, но это было не в
Пальцы отца все крутили и крутили чашку с кофе. Это помогало ему сосредоточиться, разобраться во всем, все разложить по полочкам, когда о стольком нужно было подумать.
— Я понимаю тебя. — Никаких других слов я не ждал от него с большим восторгом. — К счастью, в этом мире нет ничего такого, что нельзя исправить. Все, что для этого нужно, это наше желание. Хотя иногда это дается с большим трудом. Иногда для того чтобы исправить ошибку, нужно многим поступиться, вытерпеть боль, и тем не менее ты все равно должен сделать это, потому что иного пути нет.
Взгляд отца остановился на мне.
— Ты знаешь, что нужно сделать? Я кивнул:
— Нужно отвести Рибеля обратно к доктору Лизандеру.
— Я тоже так думаю, — кивнул отец.
Мы решили, что на следующий день так и сделаем. Той же ночью, в поздний час, я достал кусок гамбургера, который припас для Рибеля. Этот гамбургер порадовал бы всякую собаку. Я от души надеялся, что Рибелю понравится мясо, но он только понюхал гамбургер и снова, отвернувшись, уставился в лес, будто дожидаясь кого-то, кто вот-вот должен был оттуда появиться.
У моей собаки с недавних пор появился другой хозяин. Я немного посидел вместе с Рибелем, ежась на холодном ветру, пронизывавшем до костей и его, и меня. Где-то в глубине горла у Рибеля зарождался и умирал тихий скулящий звук. Я гладил его по голове, и он позволял мне делать это, но на самом деле находился где-то далеко. Я вспоминал, каким он был веселым щенком, сколько в нем было безудержной энергии, как неутомимо гонял он желтый мяч с маленьким колокочьчиком внутри. Я вспоминал, как мы частенько гонялись друг за другом и, как истинный джентльмен-южанин, Рибель всегда уступал победу мне. Я вспоминал, как мы вместе летали летом над холмами. Все это теперь хранилось лишь в моей памяти, но, несмотря на это, было гораздо правдивей самой правдивой правды. Я поплакал. Да что там, я ревел как корова.
Потом, поднявшись на ноги, я повернулся к лесу.
— Ты здесь, Карл? — спросил я. Конечно, никто не ответил мне. Карл всегда был очень стеснительным мальчиком.
— Я согласен отдать тебе Рибеля, слышишь, Карл? — сказал тогда я. — Ты слышишь меня?
Ответа не было. Но Карл слышал меня, я знал это точно.
— Можешь прийти и забрать его, слышишь, Карл? Я хочу, чтобы у Рибеля был настоящий хозяин, которого он будет любить.
В ответ тишина. Молчаливая, внимательная тишина.
— Рибель любит, когда его чешут за ухом, — продолжил я. — Карл? — снова позвал я. — Ты ведь сумел пережить тот пожар, верно? И выжил? А Рибель… он тоже станет таким, как был раньше?
Только шелест ветра в ответ. Шелест ветра — и все, больше ничего.
— Я ухожу, — сказал тогда я. — И больше сегодня не буду выходить.
Сказав это, я оглянулся на Рибеля. Он не сводил взгляд с леса и время от времени тихо вилял хвостом.
Я вернулся в дом, тщательно запер за собой дверь и выключил на крыльце свет.
Далеко за полночь меня разбудил счастливый лай Рибеля. Я не стал подниматься с кровати, потому что знал, что увижу, если выйду на заднее крыльцо и взгляну на собачий загончик.
На другой день, когда мы снова приехали к ветеринару, отец и доктор Лизандер позволили мне немного побыть с Рибелем. Они знали, что нам нужно попрощаться. Он облизал мне лицо своим холодным языком. Я погладил его по изуродованной голове и почесал за остатками уха, понимая, что это не может продолжаться вечно. Доктор Лизандер уже приготовил форму, которую нужно было подписать, прежде чем все будет кончено, и отец держал наготове ручку, которой я должен был поставить свою решительную подпись.
— Отец? — спросил я. — Рибель ведь мой пес? Мой отец все понял.
— Да, по-другому и быть не может, — ответил он и протянул мне ручку.
И я подписал Дело № 3432, и, оставив его на столе доктора, мы с отцом уехали домой, а Рибель остался у дока Лизандера. Когда мы вернулись, я сходил в сарай взглянуть на собачий загончик. Он показался мне ужасно маленьким.
Уходя из сарая, я оставил дверь загончика открытой.
Глава 6
Наперегонки с мертвецом
В конце октября отец купил мне велосипедную проволочную корзину, которую мы прикрепили к Ракете. Поначалу мне казалось, что велик с корзиной — это круто. Так продолжалось до тех пор, пока мне не дали понять, что корзина нужна для того, чтобы выполнять разные мамины распоряжения и помогать ей. Примерно в то же время мама прилепила к доске объявлений у церкви бумажку, в которой было написано, что у Мэкинсонов всегда можно купить свежую домашнюю выпечку, сдобу, торты, пирожные и прочее. Точно такое же объявление мама повесила у парикмахерской. Вскоре начали поступать первые заказы, и не прошло и нескольких дней, как мама по локти перепачкалась в муке, яйцах и сахарной пудре, с головой уйдя в работу.
Как я скоро выяснил, причиной такой перемены в нашем быту было то, что отцу сократили рабочие часы в молочной. Наши доходы уменьшились, и нам пришлось искать новые пути для заработков, хотя все это вроде бы меня и не касалось. Дела «Зеленых лугов» шли из рук вон плохо, заказов существенно поуменьшилось. Многие клиенты «Зеленых лугов», покупавшие продукты в молочной с незапамятных времен, решили, что подобные услуги им больше не нужны. Причиной стал новый супермаркет, с недавних времен появившийся в Юнион-Тауне. Двери супермаркета были открыты под аккомпанемент духового оркестра колледжа Адамс-Вэлли, прошедшего маршем по улицам города. Громадина-супермаркет под названием «Деликатесы от Большого Поля» без труда мог поглотить наш малюсенький «Пигли-Вигли» подобно тому, как кит глотает спасательную шлюпку. В супермаркете имелись секции для всего, что только способен представить себе истинный гастроном. Молочная секция представляла собой отдельное государство в государстве, а собственно молоко, как и было предсказано, продавалось в полупрозрачных пластиковых бутылках, которые не нужно было мыть и возвращать в магазин. Пластиковые бутылки были баснословно дешевы, и в связи с этим «Большой Поль» продавал молоко по таким ценам, от которых «Зеленые луга» затрещали по швам. Перемены в бизнесе привели к тому, что обычный маршрут моего отца становился все короче и короче. Людям пришлись по нраву нововведения супермаркета вообще и новые пластиковые бутылки с молоком в частности, бутылки, которые можно было не задумываясь выбрасывать. Кроме всего прочего, «Большой Поль» был открыт до восьми часов вечера, что само по себе было неслыханно.