Жизнь мальчишки (др. перевод)
Шрифт:
В прекрасный субботний полдень, в самом начале весны, я качу по дороге не один. Рядом со мной сидит моя жена, Сэнди, а позади нас, в черной бейсболке «Бирмингемских Баронов» и с бейсбольными карточками, разбросанными по всему сиденью, расположилось с ногами на пассажирском диване наше подрастающее поколение. Кто знает, может, через десяток лет эти разноцветные карточки будут стоить небольшое состояние? Радио в моей машине — прошу прощения, стереофоническая кассетная магнитола — выдает из динамиков положенное ей количество ватт «Тирс-фо-Фирс». Мне кажется, что Роланд Орзабол — неплохой певец.
На дворе 1991 год. Вы можете в это поверить? Я — нет. Мы вплотную подобрались к рубежу между веками, к грани нового столетия, чем бы это ни грозило миру — закатом или рассветом. По моему стойкому убеждению, у всех нас есть по этому поводу собственные соображения.
Что только не случилось в мире с давно минувшего 1964-го! Думаю, что немало. Аттракционы, выворачивающие наизнанку душу, леденящие кровь и заставляющие трепетать сердце, в те далекие времена не могли представить себе даже завсегдатаи Брендивайнской ярмарки. Мы пережили Вьетнам — эру противостояния, те, кому повезло, Уотергейт и крах Никсона, аятоллу, Ронни и Нэнси, падение Стены и начало конца коммунистической России. Никто не станет спорить со мной, если я скажу, что нам воистину довелось жить во времена, когда само пространство заворачивается вихрем и несется как комета. Как реки текут в моря, так время течет в будущее. Ток времени не дает покоя сознанию, которое неудержимо стремится к тому, что ожидает нас в будущем. Но, как верно сказала когда-то Леди, невозможно понять, куда ты идешь, пока не поймешь, где ты был прежде. Иногда мне кажется, что понять нам придется еще очень многое.
— Какой чудесный день, — сказала мне Сэнди и, откинувшись на спинку кресла, принялась смотреть на проносящиеся мимо леса и луга. Я оглянулся на нее и в очередной раз усладил свой взгляд ее видом. В светлых волосах моей подруги играл солнечный свет, делая их похожими на золотые цветы. Было там и чуточку серебра, и мне это тоже нравилось, несмотря на то что Сэнди это немного расстраивало. Ее глаза были бледно-серыми, взгляд был тверд и спокоен. Она могла быть тверда как скала, когда мне нужна была сила, 39? и мягка, словно пуховая подушка, когда я нуждался в утешении и покое. Мы были отличной командой. У нашей дочери были глаза и уравновешенность матери, мои темно-каштановые волосы и моя неутолимая тяга к познанию мира. У нашей дочери был острый орлиный нос моего отца и изящные кисти с удлиненными «художественными» пальцами моей матери. По мне, так лучшего сочетания трудно было придумать.
— Эй, пап! — Бейсбольные карточки были забыты на минуту.
— Да?
— Волнуешься?
— Нет, — ответил я.
«Всегда говори правду», — напомнил себе я.
— Ну, может, чуть-чуть.
— Что там будет?
— Представить себе не могу. Мы переехали из Зефира в 1966 году. Это было… ну-ка, сколько лет назад это случилось? Молчание, продлившееся несколько секунд.
— Двадцать пять лет назад.
— Точно, как дождь, — согласился я. Моя дочурка преуспевает в математике, она, несомненно, пошла в кого-то из родни со стороны нашей Сэнди. Это уж точно.
— И за это время ты ни разу тут не был? Как же так вышло? Я хочу сказать, если уж ты так любил свой город…
— Я собирался сюда приехать несколько раз. Однажды я даже добрался до самого поворота на 65-е шоссе. Но Зефир совсем не тот, что был раньше. За эти годы он изменился. Для меня никогда не было ничего удивительного в том, что мир склонен изменяться… но Зефир я всегда считал своим домом, и мне было больно думать, что перемены задели его так сильно.
— И что же там изменилось больше всего? Я услышал, как бейсбольные карточки снова зашелестели друг о дружку, раскладываемые по командам и буквам алфавита.
— Не знаю. Вообще-то я не думаю, что там многое изменилось, — ответил я. — Авиабазу закрыли в 1964 году, бумажная фабрика на Текумсе закрылась через год. Юнион-Таун здорово вырос. В пять или шесть по сравнению с тем, каким он был тогда, когда я был мальчишкой. Но Зефир… он не мог сильно вырасти. Скорее всего он только уменьшился.
— Гм?
Внимание моей дочери уже отвлеклось на другое.
Я оглянулся на Сэнди, и мы вместе улыбнулись. Ее рука нашла мою руку. Наши руки любили быть вместе, как любили быть вместе мы сами. Впереди нас вокруг поднимались холмы Адамс-Вэлли. Холмы были покрыты деревьями в дымке красного и желтого нарождающейся листвы. Кое-где уже появилась зелень, хотя апрель еще не
Как я уже сказал, я и мои родители переехали из Зефира в Бирмингем в августе 1966 года. Отец, служивший в скобяном магазинчике мистера Вандеркампа, первым почуял ветер перемен и решил тронуться в путь в поисках более сочных пастбищ. В Бирмингеме он быстро отыскал себе работу: его взяли помощником менеджера в ночную смену на фабрику «Кока-Колы». С самого же начала он стал зарабатывать вдвое больше, чем получал, когда крутил баранку и развозил на дом молоко. В 1970-м, когда его повысили до менеджера ночной смены, мы сочли, что наконец-то стали зажиточными. Это случилось за год до того, как я поступил в Алабамский университет. Отец успел порадоваться моему диплому журналиста, прежде чем скончался от рака в 1978 году. Слава Богу, он ушел легко. Мама горевала ужасно, я боялся, что потеряю и ее. Но в 1983 году, во время туристической поездки на Аляску со своей группой по церковному кружку, мама познакомилась с пожилым вдовым джентльменом, владельцем конного завода в Боулинг-Грин, что в Кентукки. Еще через два года она вышла за коннозаводчика замуж, и с тех пор они живут на его ферме. Он очень неплохой человек и прекрасно относится к моей матери, но он не мой отец. Однако жизнь продолжается, а дороги, как известно, имеют склонность менять направление совершенно неожиданным образом.
«Десятое шоссе» — возвестил знак на развилке с тремя аккуратными проржавевшими дырками от пуль.
Мое сердце забилось быстрее, чуть-чуть. В горле у меня пересохло. Я знал, что увижу перемены, но я страшился их.
Всю жизнь, насколько у меня хватало сил, я старался не постареть. Сама по себе эта работенка не из легких. Я не имею в виду физический возраст как сумму прожитых лет, потому что возраст — вещь, заслуживающая уважения. Я имею в виду старческое восприятие мира. Я знаю парней моего возраста, которые, проснувшись утром, внезапно забывают, что их отцы строго-настрого запретили им слушать этих демонов рок-музыки, «Роллинг Стоунз». Они забывают о том, как отцы требовали, чтобы их длинные, по моде, волосы были немедленно отрезаны, чтобы о спадающих на лоб челках больше не шло речи. Они больше не вспомнили, что для них, сегодняшних боссов, значило быть подчиненными. Сегодняшняя жизнь стала гораздо более жесткой, чем была когда-то. Сегодня нужно уметь выбирать раз и навсегда, что само по себе ужасно. Само собой, нам нужно уметь воспитывать своих детей. Родители отлично меня воспитали, за что я им премного благодарен, в частности за то, что направляющая рука отца и мамы избавила меня от множества ошибок. Однако сегодня мне кажется, что роль родителей как учителей себя исчерпала. Родители — что ни говори, это подавляющее большинство нас с вами — подают пример на словах и менее всего — на деле. Благодаря этому, по моему мнению, уж коль скоро героями мальчика или девочки являются его отец или мать — а еще лучше, они оба вместе, в тандеме, — тернистый путь познания и учения становится не в пример легче. А в старом и жестоком мире, где так хотят видеть в детях миниатюрные подобия взрослых, где утрачены очарование волшебства и магии и красота невинности, даже самое небольшое количество теплоты и добра помогает вытерпеть тяготы бытия…
Достаточно. Моя фамилия не Лавой и даже не Блессет, так что хватит с меня проповедей.
С давно минувшего 1964-го я тоже немало изменился. У меня поредели волосы, я теперь ношу очки. Я где-то подхватил несколько морщин, некоторые из которых залегли у меня в уголках рта, от долгого смеха, наверное. По мнению Сэнди, по сравнению с тем временем, когда она познакомилась со мной, я похорошел. Вероятно, это и называется любовью. Но, как уже говорилось, я всеми силами стараюсь избавиться от привычки с каждым годом стареть. В этом мне очень здорово помогает музыка. Я уверен, что музыка — это громкоголосый язык молодости, и чем больше новой и модной музыки ты способен понять и принять, тем моложе ты есть. Я благодарен «Бич Бойз» за то, что они разбудили в моей душе тягу к музыке. В настоящий момент моя коллекция пластинок — прошу прощения, компакт-дисков — включает в себя образчики работ таких чудесных певцов и исполнителей, как Элвис Кастелло, «Ю-Ту», Шинед О'Коннор, Конкрит Блонди, Симпл Майндс и «Технотроник». Должен признаться, иногда я испытываю ностальгию по истинной классике, такой, как «Лед Зеппелин» или «Ловин Спунфул». Таким образом, со всем своим музыкальным богатством я предаюсь настоящему пиршеству духа, точней, слуха.