Жизнь Марианны, или Приключения графини де ***

де Шамбле?н де Мариво? Пьер Карле

Но, скажете вы, пора на что-нибудь решаться: простите Вальвиля. Одержать верх над соперницей — разве это хуже, чем быть оплакиваемой жертвой? Не говоря о том, что это гораздо приятней. Ну же, смелей; ведь вы все еще любите!

Это легко сказать, дорогая, но не так-то легко сделать. Да, правда, я еще люблю; но вы-то, хорошо ли вы знаете любовь и все химеры, которые рождаются в нежном, чувствительном сердце? Разлюбив меня, Вальвиль разрушил пленительные чары, делавшие для меня его любовь самым бесценным благом; теперь он готов возвратиться, но мог ли он вернуть все то, чем я обладала раньше? Что такое возвращение неверного? В состоянии ли оно стереть память об измене? Мы видим, что чувство его возродилось, это так, и это приятно; я могла гордиться этим перед другими, перед мадемуазель Вартон, но в моих собственных глазах, сударыня, тут было мало лестного, очень мало. Неблагодарность нельзя забыть,— ее можно простить, да, но не забыть. Ведь Вальвиль

был для меня ангелом, сошедшим с неба, чтобы увести меня с собою в рай; ореол его вдруг померк, и что же? Светоносный ангел оказался самым заурядным человеком. Он посмел отречься от любви в разговоре с моей соперницей; он питал ко мне, видите ли, вовсе не любовь, а только жалость, сострадание; он хотел, чтобы чувство его было ничем иным, как жалостью! Ах, дорогая! Сострадание друга утешает нас и не вызывает краски стыда; но сострадание любимого! Как перенести подобную мысль? Эта-то мысль и пришла мне на помощь и вернула мою гордость, немного рассеяла тревогу и усмирила бурю в моем сердце. Благодаря ей я спала в ту ночь долго и спокойно; и этой же мысли вы обязаны тем, что я заканчиваю мои рассуждения.

Утром, едва я проснулась, мне подали письмо и предупредили, что посланный ждет ответа. Я с волнением взяла пакет; не от Вальвиля ли письмо? Но почерк и герб на печати принадлежали не ему. Я распечатала письмо и прочла следующее:

ПИСЬМО МАРКИЗА ДЕ СИНЕРИ МАРИАННЕ

«Мадемуазель,

С того дня, когда по воле случая я впервые увидел вас, судьба ваша занимает меня живейшим образом. Но вы были невестой господина Вальвиля, и, несмотря на свои чувства, я относился с уважением к его счастью, доколе он им дорожил; я не позволил себе ни малейшего шага, чтобы нарушить благополучие господина де Вальвиля. Я отношусь, мадемуазель, к той немногочисленной породе людей, которые не присваивают себе права воздвигать свое счастье на погубленных надеждах ближнего. Вы любили господина де Вальвиля, он вас боготворил, союз ваш казался близким и несомненным — мог ли я пытаться разорвать столь крепкие узы? Я не простил бы себе не только подобных намерений, но даже самого мимолетного помысла. Не ища более случаев встретить вас, я, напротив, старался их избегать. Я не ожидал, что увижу вас на вчерашнем вечере у госпожи де Мальби: какую радость испытало мое сердце!.. Но что же я узнал? Как! Все переменилось! Как! Вальвиль мог!.. Первым моим чувством было сострадание к вам, мадемуазель; я понял, как жестоко было поражено поступком Вальвиля сердце чуткое, преисполненное благодарности, льстившее себя надеждой быть обязанным решительно всем любви, уважению, дружбе и убедившееся, что прихоть и каприз были единственными узами, какие связывали вас с неверным.

Но, по естественной склонности нашей всегда возвращаться мыслями к себе, я почувствовал, что непостоянство господина де Вальвиля дает вам право сделать новый выбор: ныне ваше сердце и ваша рука свободны, и вы можете располагать ими, мадемуазель,— и слабая, робкая надежда закралась в мою душу. Мне известны притязания графа де Сент-Ань; но обязан ли я так же бережно относиться к его желаниям, как к правам вашего первого жениха? Смею думать, что нет: я могу вступить в соперничество с графом. Я моложе, богаче, влюблен более страстно, столь же независим, как он, и не вижу причины уступать ему без борьбы. Только вы, мадемуазель, можете решить спор между нами. Я жду вашего ответа, чтобы уведомить госпожу де Миран о своих намерениях. Не откажите почтить меня хотя бы единой строчкой, написанной вашей рукой. Сообщите, позволяете ли вы мне посетить госпожу де Миран и попросить ее разрешения искать союза с ее прелестной дочерью».

Я прочла это письмо с волнением, с тревогой; попробуйте отгадать, какие оно вызвало во мне чувства? «Вы были польщены,— вероятно, думаете вы, дорогая,— вы радовались столь блистательной победе». Ничуть не бывало; я расплакалась как дурочка и горестно воскликнула: «Ах, Вальвиль, Вальвиль! Так, значит, это правда, и вы больше не любите меня! Вы меня покинули, отвергли! Всякий может отнять у вас Марианну, не причинив вам никакого горя! Она вам больше не нужна, это был всего лишь каприз; все это знают, все об этом говорят; у всех на устах ваше равнодушие и презрение к той, что некогда так сильно занимала ваше сердце. О, боже, так, значит, не осталось ни малейшей надежды! Увы! Когда небо, сжалившись над моими слезами, послало мне на помощь вашу великодушную матушку и отдало меня под ее защиту, когда оно соединило нас, когда вы стремились к союзу со мной, никто, никто бы не сказал: «Марианна, твои былые печали — ничто по сравнению с тем, чему ты себя сейчас подвергаешь и от чего не уйдешь». Неуверенность в своей судьбе, угроза нищеты, страх перед настоящим, ужас перед будущим, прозябание без друзей, без крова, без надежд, любое несчастье, да,

любое было бы легче снести, чем измену любимого! Ах, Вальвиль, отдайте мне мою бедность, мои страхи, но полюбите меня опять! Пусть я буду плакать, но пусть виновником моих слез окажется другой, и пусть их осушает рука Вальвиля! Пусть среди бед и огорчений ваш образ станет, как прежде, моим единственным утешением; других утешений я не жду. Чего хотят все эти люди? Они меня жалеют, они предлагают блага, с которыми мне нечего делать; пусть они оставят меня в покое! Мне ничего не нужно...»

Так я плакала, забыв про письмо и про посланного, который ждал ответа.

Явилась послушница и начала меня торопить:

— Однако, мадемуазель, там поминутно звонят; лакей потерял терпение...

Едва соображая, что делаю, я написала на листке бумаги несколько слов, говоря себе: «Перешлю это письмо госпоже де Миран, пусть она сама ответит; она моя опекунша; я не хочу подавать надежду, не хочу отнимать ее; будь что будет, голова моя отказывается работать; пусть мои женихи устраиваются, как знают, чем я виновата, что они влюблены? Что означает это преследование? Мне не дают даже поплакать на свободе. Чем сильнее они влюбляются, тем я суровей. Почему? Потому что, говоря о своей любви, они твердят, что Вальвиль больше не любит, а мое сердце не желает этой уверенности, оно отказывается ее принять, оно хочет сохранить хотя бы тень надежды, а люди так жестоки, что отнимают ее у меня».

В четыре часа дня — новое письмо, новое волнение: на этот раз писал Вальвиль. Я торопливо распечатала пакет, сердце у меня билось, рука дрожала. Господи боже! Что я сейчас узнаю! Мне страшно было прочесть: может быть, изменник благодарит меня за то, что я добровольно отдаю его моей сопернице? Может быть, он просит, чтобы я помогла им ускорить свадьбу? Я со страхом смотрела на буквы, написанные почерком, когда-то столь дорогим мне, так сладко меня волновавшим. Наконец, я принялась читать. Первые слова письма удвоили мою тревогу, но чем дальше я читала, тем радостнее мне становилось.

Вальвиль просил уделить ему завтра час для беседы; он писал из Версаля и обещал приехать в указанное мною время. Прежде чем я приму окончательное решение, он желает сообщить мне нечто важное, оправдаться в своих кажущихся провинностях. Он по-прежнему боготворит, он никогда не переставал обожать меня; он упрекал меня за мою холодность, я слишком жестоко карала его беспощадным равнодушием; затем он говорил о своей ревности, о своей обиде, о своем гневе — все это крайне бессвязно и невразумительно: видно было, что он то сердился, то успокаивался, то впадал в ярость, то в чувствительный тон, что он много хотел сказать, но не все сумел выразить.

Я сто раз читала и перечитывала это письмо; оно растрогало меня; окажись Вальвиль возле меня в ту минуту, все было бы решено. Как бы ни была велика вина любимого, стоит его выслушать — и он оправдан. Но неужели я прощу изменнику? Что скажут госпожа Дорсен и граф? «Прелестное дитя», «эта благородная, гордая, стойкая душа» окажется всего лишь слабенькой девочкой? Я могла возвыситься над мадемуазель Вартон лишь ценою решений последовательных и благородных; фортуна дала ей много, мне — ничего; но я обладала бесценным даром природы — гордостью и знала ей цену. Гордость шептала мне: «Марианна, не жертвуйте мной, щадите меня, никогда меня не оскорбляйте, я вам пригожусь. Мелкие души прибегают ко мне неумело, и я делаю их достойными презрения; но благородные души умеют употреблять меня к месту, их я возвеличиваю и веду к почестям».

Я приняла решение не встречаться с Вальвилем и сообщила ему в коротких словах, что могу принять его лишь в присутствии его матушки. Запечатав эту записку, чтобы послать ее с кем-нибудь в приемную, я немного успокоилась, и весь остаток дня посвятила планам и размышлениям, о которых сейчас не буду говорить.

Утро следующего дня прошло в великой тревоге. Моя записка уже была отправлена вниз, всякий шум в коридоре приводил меня в трепет. Что сделает Вальвиль, прочитав ее? Уйдет? Останется? Будет добиваться свидания со мной? Если он настоит на своем, как мне себя держать? Стоило кому-нибудь пройти мимо моей двери, как сердце мое начинало неистово биться; но вот кто-то идет по коридору быстрыми шагами, дверь моя распахивается, я вздрагиваю всем телом, поднимаю глаза — и вскрикиваю: передо мной стоит мадемуазель Вартон собственной персоной!

— Вы, мадемуазель! О, боже! Кто бы мог ждать вашего визита? — сказала я с удивлением.— Я думала... Я предполагала... да, я предполагала... Право, вот совсем неожиданная честь; чему я ею обязана? Что-нибудь случилось?

— Да, мадемуазель, случилось, и нечто весьма странное,— ответила она довольно язвительным тоном,— можно подумать, что госпожа де Миран, ее сын и вы задались целью причинить мне неприятность и пытаетесь впутать меня в какую-то пошлую и нелепую интригу; вот и все, что случилось, мадемуазель; я нахожу такие поступки крайне неуместными и неприличными; неужели я подходящая мишень для ваших шуток? Потрудитесь объяснить, что это значит? Как я должна понять вот эту дерзкую записку?