Жизнь моряка
Шрифт:
«Товарищ» — первый советский парусный корабль, совершивший такое плавание.
Наши военные парусники старого времени хаживали из Кронштадта на Дальний Восток и совершали даже кругосветные путешествия, но торговых парусных кораблей дальнего плавания у нас со времени Российско-американской компании не было.
26 июля «Товарищ» уже прошел все Северное море, Скагеррак, Каттегат, Зунд и вошел в Балтику.
В Ленинграде решено было устроить «Товарищу» торжественную встречу.
Мне было поручено следить за его плаванием и вовремя предупредить
Все шло хорошо до входа в Финский залив.
5 августа под островом Нарген, против входа в Ревельскую (Таллинскую) бухту, вестовый ветер стих и задул легкий противный норд-ост. «Товарищ» начал бесплодно лавировать между островами Нарген и Родшер. За 5, 6, 7 и 8 августа корабль не продвинулся вперед ни на одну милю. 9-го прошел наконец Экгольм, 10-го дополз до Соммерса.
В ночь с 11 на 12 августа его догнал шедший из Лондона в Ленинград советский пароход и взял на буксир до Кронштадта.
В два часа пополудни «Товарищ» прибыл в Кронштадт и отдал якорь на рейде. Из Ленинграда были высланы за ним два буксирных парохода: один должен был тащить его по узкому морскому каналу, другой — помогать разворачиваться в тесных местах.
Встречает Родина
Прибытие «Товарища» в Ленинградский торговый порт ожидалось вечером, официальная встреча назначена была на другой день в одиннадцать часов утра. Часов в шесть вечера мне позвонил по телефону заведующий плавучими средствами порта.
— Хотите выйти со мной в море навстречу «Товарищу»?
— Конечно, хочу! Где ваш катер? Как на него попасть?
— Катер будет в восемь часов у пристани против Горного института, приходите.
— Буду обязательно!
Августовское солнце склоняется к горизонту.
Моторный катер пенит бурную воду морского канала и летит навстречу заходящему солнцу.
Временами по темнеющему небу пробегают тучки. Моросит дождь. Прохладно.
«Товарища» еще не видно. Начинает темнеть.
Вдруг из-за поворота канала ясно вырисовываются на лилово-багровом горизонте знакомые высокие мачты с длинными реями и густая паутина снастей.
Впереди дымят два буксира. Трудно им, бедным, тащить большой нагруженный корабль. Издалека слышно, как пыхтят машины.
Все ближе и ближе «Товарищ»… Не отрываясь смотрю на его рангоут.
Неужели я оставил корабль семь месяцев назад?.. Не верится… Кажется, я еще вчера был на его палубе…
Мы равняемся. В северных сумерках еще хорошо видны все детали.
По юту двигается взад и вперед дородная фигура капитана Фреймана. У высокого штурвала — третий помощник Черепенников.
— Поздравляю товарищей с благополучным возвращением в СССР! — кричу я с катера.
— Ура! Ура! — раздается в ответ.
Меня узнали. Мне машут шапками, платками, кричат…
Наш катер делает поворот,
— Подходите к борту! Дмитрий Афанасьевич, милости просим на судно! — несется с «Товарища».
— Есть!
Катер перекладывает руль, прижимается к борту «Товарища», с которого свешивается штормтрап, я взбираюсь на палубу и попадаю в толпу учеников и команды.
Горячие рукопожатия, отрывочные восклицания…
— Ну, смотрите, Дмитрий Афанасьевич, — сказал мне старший помощник Саенко, — как вы, довольны кораблем?
Я оглянулся вокруг: на белой краске бортов, рубок и шлюпок ни одного пятнышка. Старая палуба оттерта песком и камнем и по чистоте не уступит хорошо выскобленному кухонному столу домовитой хозяйки. Даже в сумраке вечера горит медь. Снасти вытянуты. Реи безукоризненно выровнены. Паруса укатаны и закреплены. Я прошел по палубам, заглянул в помещения, лазарет, красный уголок — все сияет морской чистотой.
В красном уголке целая коллекция подарков от рабочих организаций южноамериканских республик: барельеф из Монтевидео с аллегорической фигурой труда, бюст Ленина, сделанный итальянскими рабочими в Росарио, металлические венки, вымпел от рабочих Дувра…
Я крепко пожал руку и обнял Саенко. Я старый капитан и знаю, что чистота и порядок на судне — свидетельство острого морского глаза и неутомимой энергии старшего помощника.
Скоро буксиры дотащили «Товарища» до Железной стенки в порту, и он начал швартоваться к берегу.
Подали сходни. Тепло простившись с товарищами по «Товарищу», я поехал домой и на другой день в восемь часов утра был уже снова на судне.
Утром, при солнечном свете, «Товарищ» выглядел еще чище, еще щеголеватее. И все это достигнуто было не побоями, не матерной руганью, не суровыми наказаниями, как это бывало в царском флоте, а товарищеской трудовой дисциплиной, спайкой всех — и молодых и старых моряков, составляющих экипаж корабля.
Не надо забывать, что старые парусные военные фрегаты, сиявшие безукоризненной чистотой, имели более четырехсот человек экипажа, работавшего чуть ли не двадцать четыре часа в сутки. Экипаж же «Товарища» состоял всего из восьмидесяти трех человек и работал на три вахты, то есть по восемь часов в день.
С одиннадцати часов утра начали собираться представители организаций, чествовавших «Товарища».
Ровно в полдень корабельный колокол пробил восемь склянок — условный звон, и с мостика раздалась команда:
— Ученики и команда, во фронт, на шканцы, на правую!..
Стройно вытянулись две шеренги одетых по форме молодых моряков во главе со своими вахтенными начальниками. Остальная судовая администрация и депутации собрались на легком, изящном мостике, перекинутом с борта на борт у второй грот-мачты. Этот мостик — дело рук корабельного плотника и экипажа «Товарища». Его не было раньше. Он был сделан в море своими руками.