Жизнь на двоих
Шрифт:
– Не переживай, – произнес Арен, решив воспользоваться старым способом успокоения, и поцеловал Викторию в губы. Он ничего не почувствовал, а вот жена, на секунду замерев, застонала, обнимая его обеими руками и прижимаясь крепче.
– Арен… – шепнула она, когда он спустился с губ на шею. – Только не усыпляй меня больше, пожалуйста…
Он на мгновение замер, а потом усмехнулся:
– Не буду.
Снял с нее ночную рубашку – кожа была совершенно белой, сливочной, совсем не веснушчатой – и стал целовать повсюду, пресекая любые попытки перехватить инициативу. Вскоре Виктория сдалась – лишь
– Спи, Вик, – сказал Арен, ложась рядом и накрывая жену и себя одеялом. – Не думай ни о чем.
Виктория смотрела на него блестящими, как в лихорадке, глазами и чуть дрожала. Император погладил ее по щеке, отвернулся и усыпил себя, не желая больше чувствовать удушающую тошноту, в которую он погружался все сильнее с каждым днем, прошедшим после отъезда Софии.
Полночи Виктория не могла уснуть и даже жалела, что попросила Арена не усыплять ее. Сердце колотилось, в горле стоял комок, и она все смотрела на мужа, не понимая – разве он смог бы целовать и ласкать ее так, если бы любил другую женщину?
«А как он меня целовал? – подумала она и даже всхлипнула от остроты воспоминаний. – Да, мне было приятно, очень-очень хорошо, но сам Арен… в нем не чувствовалось ни страсти, ни желания. Он просто целовал, выполнял действия. Как при ходьбе или плавании…»
Стало обидно и гадко. Но обижалась Виктория не на мужа, а на себя – за то, что не имела сил оттолкнуть, хотя понимала еще тогда, когда он только начал, что это не физическое влечение, а желание успокоить. Он успокаивал ее так и раньше, если она истерила. И сейчас Арен просто не хотел продолжать неудобный разговор.
А она? Что при этом делала она? Зная и понимая, что мужу не слишком-то приятно, продолжала наслаждаться. Ей было хорошо, а ему? Судя по выражению лица, в лучшем случае Арену было безразлично, а в худшем… ему было плохо.
И что же это получается – теперь так будет всегда? Виктория станет получать удовольствие, она будет счастлива, а муж?
«Я больше не буду тебя мучить», – вспомнила она вдруг собственное обещание и едва не зарыдала, осознав, что для Арена мучением обернется все, что бы она ни делала. Она сама – мучение. Она мучила его восемь лет и продолжает мучить дальше, даже не желая этого. Защитница! Но что она может сделать? На ум приходил только еще один ребенок, но… нет, дети не способны повлиять на отношения между взрослыми.
«Ты сама сказала это Силвану. Сказала, что можешь попробовать отпустить Арена».
Виктория покосилась на мужа и всхлипнула, зажмурившись. Нет, нет, нет. Потерять его? Отдать другой женщине? Нет, нет, нет. Да, она сказала так Силвану, но сказать не значит сделать. Она не сможет потерять Арена. Он ей нужен.
«Значит, ты продолжишь мучить его».
Нет. Нет, нет, нет! Это тоже не выход.
А где же тогда выход?!
…Выход нашелся утром. Как-то сам собой.
Наверное, так случается всегда, когда слишком долго переживаешь из-за чего-либо – одна случайная фраза может расставить все точки по местам и заставить принять решение. Пусть решение это было полно боли, но оно же оказалось
– А мне снилась Софи, – произнесла Агата за завтраком, мечтательно улыбаясь. – Она сидела здесь, с нами. Я спросила ее, что она тут делает, разве она не ушла из дворца? София засмеялась и ответила: «Я не могла уйти. Мое место рядом с вами».
Арен молчал, и Виктория, посмотрев на него, ничего не увидела, кроме застывшей маски вместо лица.
– Прекрасный сон, Агата, – сказал муж в конце концов глухо. – Мне в твоем возрасте чаще снились кошмары, демоны и чудовища. Они меня ели, а я потом искал выход. Пробирался по кишкам…
– Фу, папа, – скривилась наследница, перебив его, и Александр повторил за сестрой:
– Гадость какая!
Что они говорили дальше, Виктория не слушала.
«Мое место рядом с вами».
Сразу после завтрака она впервые села писать Софии вместе с детьми.
Чем больше проходило времени, тем меньше она чувствовала, словно отупела от боли. Почти постоянным спутником Софии стало равнодушие, ненадолго отступавшее, когда приходили письма из дворца или при общении с родными. Нет, она не радовалась так, как радовалась бы раньше, – просто была чуть менее замороженной.
На письма она отвечала, поначалу дивясь тому, что императрица рисует и пишет каждый день, причем объем текста все увеличивался и увеличивался, и через неделю София с удивлением осознала, что сочиняет для Виктории отдельное письмо. И если вначале причиной были инструкции и указания по технике рисования, то потом…
Жена Арена задавала вопросы. Ничего не значащие, отвлеченные – про работу в детском саду, прочитанные книги, спектакли и выставки. София, получив такой вопрос в первый раз, оторопела, а потом сообразила – наверное, у ее величества такая терапия. Может, психотерапевт учит ее, например, контролировать эмоции. Непонятно, при чем тут София, но мало ли.
И она отвечала. Вежливо и сдержанно. По крайней мере поначалу. Но шли дни, Виктория писала все более объемные письма, а потом…
В тот вечер София вытащила из конверта больше листков, чем обычно. Рисунки Агаты и Александра, письмо от них же, а… это что такое?
Она не выдержала и прыснула, захлебнувшись смехом, разглядывая забавные рожицы знакомых ей людей из дворца – Тадеуша Родери, дворцового управляющего Бруно Валатериуса, Матильды, служанки Виктории, и самих Агаты с Александром. Все рожицы были нарисованы в технике карикатуры – вытянутые или раздутые лица с гипертрофированными чертами и дурацкими ухмылочками. Удивительно, но императрица, у которой не очень хорошо получалось рисовать реалистичные картины, оказалась наделена талантом к карикатурам.
«Тебе нравится, Софи? Агата и Алекс скакали от восторга и очень просили показать эти рисунки тем, кто на них нарисован, но я побоялась массовых увольнений».
София улыбнулась, впервые ощутив желание увидеть не только Арена и его детей, но и Викторию. Кажется, императрица счастлива. Это хорошо – теперь, когда на ней нет проклятия, а во дворце нет Софии, они с Ареном могут попробовать построить нормальные отношения. Будет замечательно, если у них получится – всем тогда станет легче и проще, и Виктории, и детям, и Арену.