Жизнь начинается снова. Рекламное бюро господина Кочека (сборник)
Шрифт:
Василий подошел к окну, долго смотрел на улицу. Конец октября, а небо над Парижем голубое, без единого облачка. Дни стоят теплые, ласковые, солнце не только светит, но и греет, как летом. Листья на деревьях вдоль широких улиц и в парках едва тронуты желтизной…
Именно в это время года Париж бывает особенно оживлен. Спадает жара, возвращаются домой из путешествий и с морских курортов состоятельные люди. Афиши извещают о начале театрального сезона. За зеркальными стеклами витрин демонстрируются зимние моды. По вечерам улицы полны праздношатающейся публики. Говор, смех, крики
А дома уже листопад. Деревья стоят обнаженные. Может быть, уже выпал первый снежок и сразу же растаял. В деревнях топятся печи, пахнет хлебом, яблоками. Скоро праздник — пятнадцатая годовщина великой революции, а они с Лизой могут только тайком думать, вспоминать об этом…
Пятнадцать лет!.. А начнешь вспоминать — как будто вчера все было… Февральские дни на фронте взбудоражили армию. Солдатам осточертели бессмысленная бойня, сырые окопы, холод, голод, грязь. В далеком Петрограде скинули царя, и люди ждали быстрых перемен, но пока ничего не менялось. Агитаторы Временного правительства дули в прежнюю дуду: «Выполнять союзнические обязательства! Война до победного конца!..»
Сарай, где помещалась авторота, конечно, не окопы — тепло, крыша над головой, да и пули не долетают. Голодать тоже особенно не приходится: правду говорят — «около начальства не пропадешь». И все же в автороте неспокойно. Спорят до хрипоты, митингуют. Солдаты жалели, что нет среди них Забродина: его давно убрали из автороты — угнали на передовые позиции.
Но, оказывается, у большевика Забродина были в автороте единомышленники, таившиеся до поры до времени. Теперь это время настало, — они заговорили вслух. Скоро и Василий вместе с ними кричал: «Долой войну!» А в Октябрьские дни, участвуя в демонстрации, нес лозунг, написанный крупными белыми буквами на кумаче: «Вся власть Советам!»
Как-то его спросил автомеханик Кожухин: «Ты, браток, какой партии сочувствуешь?» — «Партии Ленина!» — не задумываясь ответил Василий, уверенный, что Забродин состоял именно в этой партии. «Чего ж тогда не вступаешь в партию большевиков?» — «Я-то со всем удовольствием, не знаю, как это делается», — чистосердечно признался Василий. «Подавай заявление! Напишешь — так, мол, и так, хочу стать членом партии большевиков и вместе со всеми бороться против буржуев и помещиков, идти до самой мировой революции. А мы соберемся и на ячейке обсудим. Ты из рабочих, сознательный — твое место с нами…»
Василий вернулся в Москву молодым коммунистом, поступил на свой завод, стал на учет в партийной ячейке.
Время было трудное, голодное. Рабочим выдавали в день фунт тяжелого, как глина, хлеба, три селедки, пачку махорки и коробку спичек — на неделю. Цехи не отапливались, трамваи ходили с перебоями. После работы шли в завком, грелись около печки-буржуйки, там же брали винтовки — патрулировали улицы, охраняли советские учреждения.
И вот в один прекрасный день — Василий никогда его не забудет — в цех вбежал связной, громко крикнул:
— Максимова Василия срочно в партячейку!
Секретарь ячейки, заросший рыжей щетиной, в гимнастерке, с наганом на боку, протянул ему запечатанный конверт и сказал:
— Партийная
Василий растерянно бормотал: какой, мол, из него чекист? Но секретарь не стал и слушать его.
— Какой, какой!.. Тоже мне, капризный интеллигент нашелся! Что ж, по-твоему, чекистами рождаются, или прикажешь их из заморских стран выписывать? Иди работай и много не рассуждай. Мы с тобой большевики и должны уметь делать все!
Дзержинский принял его в своем маленьком, похожем на келью кабинете и, прочитав направление, улыбнулся:
— Отлично, нашего полку прибыло! Очень хорошо, когда наши ряды пополняются рабочими-большевиками. Учтите, товарищ Максимов, отныне вы — солдат революции и ее грозный защитник. Будьте беспощадным к врагам и оберегайте друзей! — После короткого раздумья Феликс Эдмундович добавил: — Направим вас на Павелецкий вокзал, — там в паровозном депо окопались эсеры и меньшевики, они стараются восстановить рабочих против советской власти. Специалисты исподтишка саботируют… Мой вам совет: прежде чем принимать какие-либо меры, присмотритесь к людям, хорошенько разберитесь в обстановке. Главное — не путайте заблуждающихся с врагами! Желаю успеха, чекист Василий! — Дзержинский вызвал помощника и приказал ему оформить товарища Максимова уполномоченным по Павелецкой железной дороге…
Телефонный звонок оборвал нить воспоминаний. Василий поднял трубку.
— О, мосье Сарьян!.. Ну как же, конечно, узнал… Здоровье?.. Как всегда, отличное. Рад буду видеть вас у себя… Что за вопрос? Приезжайте, жду!
Василий был рад звонку журналиста: этот человек был приятен ему, хотя он ровным счетом ничего о нем не знал.
В ожидании гостя Василий немного прибрал квартиру, достал из буфета мартини, бокалы, жареные фисташки.
Журналист не заставил себя долго ждать.
— После своего припадка вы выглядите просто отлично! — сказал он, смеясь.
Микстура оказалась чудодейственным средством… Видите там, на тумбочке около кровати, полупустой пузырек?
— Неужели вы в самом деле принимали какую-то патентованную дрянь?
— А как же иначе? Доктор навестил меня на следующий день и, выслушав сердце, сказал, что глухие тоны совсем исчезли, — разумеется, благодаря его лекарству… Обещал приехать сегодня. Зачем его разочаровывать? Впрочем, бог с ним, с доктором! Садитесь вот сюда, в кресло, здесь вам будет удобно.
Сарьян сел и, увидев на столе бутылку, пошутил:
— Разве вам можно пить?
— Умеренно. Но вы-то здоровы, вам наверняка можно выпить. Позволите налить?
— Пожалуйста.
Наполнив бокалы, Василий спросил:
— Что творится в мире? Я ведь уже четвертый день сижу дома!
— Что вам сказать? В общем, все идет своим чередом… Ваша победа на турнире произвела немалое впечатление. Газеты писали о ней со всеми подробностями. Впрочем, нужно полагать, вы сами читали. Я очень рад вашей победе, — вы утерли нос этим снобам. Желаю вам новых успехов! — Журналист медленно выпил вино.