Жизнь начинается снова. Рекламное бюро господина Кочека (сборник)
Шрифт:
На следующий же день после выборов террор в Германии усилился. Начались повальные обыски и аресты, конфискация имущества евреев и враждебно настроенных к фашизму людей. Василий слушал выступление Геринга по радио. Как бы отвечая на вопрос, почему все так происходит, тот говорил без тени смущения: «В большом деле без издержек не обойтись. Это неизбежно…»
В Германии делать было больше нечего. Все, что Василий видел вокруг себя, возмущало, вызывало чувство негодования. Он возвращался домой с тяжелым сердцем.
Германо-бельгийскую границу поезд Берлин — Париж пересекал ночью. На
Очередь дошла до Василия. Офицер пограничной службы повертел в руке чехословацкий паспорт и сказал:
— В таможню с вещами!
— У меня один маленький чемодан, его нетрудно проверить и здесь, на месте. — Василий хотел было открыть чемодан.
— Не возражать! — гаркнул офицер.
Василия проводили в помещение пограничного пункта. В большой комнате, обставленной казенной мебелью и пропитанной запахом казармы, за большим столом сидел грозного вида офицер. Рядом с его столом стоял человек в форме таможенного чиновника. Взяв паспорт Василия, офицер начал задавать уже ставшие привычными вопросы:
— Фамилия?.. Место рождения?.. Профессия?.. Зачем ездил в Германию?
Получив исчерпывающие ответы на все эти вопросы, офицер исподлобья взглянул на Василия:
— Иудей?
— Словак и католик по вероисповеданию.
— Иудеи заклятые враги Германии, но… — небольшая пауза, — славяне тоже не лучше, хотя они и христиане!
Василий молчал.
— Отвечайте на вопрос: почему на вашей родине, в Чехословакии, угнетают немецкое меньшинство?
— Политикой я не интересуюсь и ответить на ваш вопрос не могу. Потом, я живу во Франции.
— Все вы невинные овечки и ничего не знаете! Подождите, придет время — сами разберетесь или мы заставим вас разобраться!..
Василий молча положил перед офицером договоры, заключенные в Берлине и Лейпциге.
— Из этих бумаг следует, что вы установили коммерческие связи с немецкими торговыми организациями. Не так ли? — спросил офицер.
— Совершенно верно. Я совладелец рекламной фирмы в Париже, и у нас давно установились добрые отношения с немецкими деловыми кругами!
Офицер вернул ему паспорт и договоры.
— Можете следовать дальше!
Чемодан его даже не открыли.
Переехав французскую границу, Василий облегченно вздохнул. «Нет, ехать еще раз в Германию с чехословацким паспортом не стоит!» — подумал он.
В Париже Василия ждало множество новостей.
Лизы дома не оказалось, и он, оставив чемодан, поспешил в контору. Первым, кого он увидел, был Борро.
— Ну, Анри, какие у нас новости?
— Есть кое-какие!.. Начнем с того, что за последнее время мосье Жубер находится в подавленном состоянии духа и почти ни с кем не разговаривает. Никто не решается спросить его о причине такого настроения, а он, в свою очередь, избегает разговоров
— Хорошо, что напомнили об этом!.. Сегодняшняя Германия, Анри, — это страшная тюрьма, и при малейшей оплошности вы можете исчезнуть в ней бесследно, как исчезают многие. Я соглашусь на вашу поездку при условии, что вы дадите мне слово ничего там не видеть, ничему не удивляться, а главное — молчать!
— Смею заверить вас, дорогой патрон, что у меня нет никакого желания очутиться за решеткой и тем более исчезнуть бесследно из этого лучшего из миров!.. Постараюсь быть немым как рыба. В этом вы можете на меня положиться, — сказал Борро.
— Когда вы собираетесь ехать?
— Хоть завтра, если у вас нет возражений. Немецкая виза у меня в кармане, остается купить билет.
— Возражений нет. Хочу обратить ваше внимание на важность прочных деловых отношений нашей фирмы с ярмарочным комитетом в Лейпциге. Учтите, у них неисчерпаемые возможности обеспечить нас заказами.
— Сделаю все, что в моих силах!
Не успел Василий разобрать почту, как в кабинет вошел Жубер. Он молча пожал компаньону руку, медленно снял пальто, повесил на вешалку.
Борро оказался прав: вид у Жубера был неважный, он заметно осунулся, побледнел.
— Хорошо, что вы приехали, — сказал Жубер, присаживаясь к столу Василия. — Надеюсь, путешествие было приятным?
— Поездка была удачная, но тяжелая… Вы знаете из моей телеграммы, что мне удалось завершить переговоры с Берлинской конторой кинопроката и, самое главное, заключить выгодный договор с Лейпцигским ярмарочным комитетом. Таким образом, на ближайшее время мы с вами избавлены от капризов рынка. И все-таки поездка была ужасная! Вы даже представить себе не можете, что творится там, в Германии. Неприкрытая диктатура, уничтожение всякой демократии, подавление человеческой личности, варварство… Временами мне не верилось, что все это я вижу наяву… — Василий замолчал, заметив, что Жубер не слушает его, и спросил: — А теперь скажите, что с вами?
— Почему вы задаете мне такой вопрос?
— За короткое время моего отсутствия вы сильно изменились.
Жубер хотел было что-то сказать, но промолчал.
— Если вы не хотите быть со мной откровенным, не смею настаивать. Но мне казалось, что между друзьями не должно быть секретов!
— Ах, мой друг! Я несчастный человек…
— Что случилось?
— Вы знаете, как я любил Мадлен… Для нее я пожертвовал всем, чуть не разорился…
— И что же?
— Мне и больно и горько говорить об этом… Недавно я случайно застал ее с другим. И знаете, что самое досадное? Нет, вы даже представить себе не можете! Старый, толстый боров!.. Менять Жана Жубера — и на кого? На старого развратника!