Жизнь начинается снова. Рекламное бюро господина Кочека (сборник)
Шрифт:
— Проснулся? — ласково спросила незнакомка. — Ну, слава богу, — значит, скоро совсем поправишься. А теперь поешь немного горячего супа.
— Не хочется, — отказался Мушег.
— Мало ли что не хочется! А ты ешь. Давно во рту ничего не было?
— Не знаю. Кажется, давно, я счет времени потерял.
— Вот видишь! Выходит, память отшибло? Ничего, поешь хорошенько, все пройдет.
Мушег заставил себя глотнуть несколько ложек супа.
— Кто вы такая и откуда узнали обо мне? — спросил Мушег.
— Вчера с
— А что на фабрике, забастовка кончилась?
— Не совсем. Кое-кто начал работать, но большинство еще не выходит на работу.
— Где Триондофилас, мой товарищ Мурад? Что с ними?
— Они еще там. — Женщина показала испуганным взглядом в сторону. — Хватит тебе вопросы задавать, лежи спокойно. Скоро доктор придет.
Мушег начал медленно поправляться. Его часто навещали рабочие, они приносили еду, лекарства; от них же он узнал, что забастовка кончилась безрезультатно, многих арестовали, а о судьбе членов забастовочного комитета ничего не известно, хотя ходят слухи, что власти собираются их судить. По-прежнему к Мушегу забегала незнакомая женщина и приносила горячую пищу.
Однажды Мушег встал с постели и оделся. Он был очень слаб, колони его дрожали, слегка кружилась голова, но все-таки он пошел на фабрику, чтобы узнать о Мураде, о своей судьбе. Табельщик объявил ему, что и он, и его товарищ с фабрики уволены. Мушег, расстроенный, вышел. Он сел на край мостовой, мысли его путались: куда теперь он денется, больной, без гроша в кармане? Что будет с Мурадом, если его действительно осудят?
Долго сидел Мушег и искал ответа на эти вопросы и вдруг вспомнил про Каро. Он встал и, шатаясь, медленно направился в гостиницу, где тот работал. В вестибюле Мушег увидел себя в большом зеркале и испугался своего жалкого вида: он был похож на скелет, обтянутый кожей, только глаза были его, все остальное казалось чужим.
Каро, выслушав его рассказ, пробурчал:
— И зачем вы лезете туда, куда не нужно? — и протянул Мушегу немного денег. — Это все, что у меня есть. Вчера все деньги просадил в карты, — откровенно признался он.
От слов Каро Мушега передернуло. Он хотел было отказаться и от этих денег: перед ним стоял совершенно чужой человек, — но потом, вспомнив о Мураде, который сидел голодным в тюрьме, он, не глядя в глаза Каро, молча взял деньги и ушел.
Купив буханку хлеба и маслин, Мушег потащился в тюрьму к Мураду. В ответ Мурад прислал ему коротенькую записку:
«Спасибо за заботу. Рад, что ты выздоровел. Я чувствую себя хорошо и бодро. Скоро увидимся.
Мурад».
Действительно, через несколько дней Мурада выпустили из тюрьмы, но дали три дня сроку, чтобы покинуть
— Куда же я поеду? — спросил Мурад у Мушега.
— Во-первых, не поеду, а поедем! Не думаешь ли ты, что я останусь здесь без тебя? Во-вторых, мир широк, и для нас тоже найдется местечко.
— А деньги? Надо полагать, что бесплатно нас никуда не повезут.
— Поехал же Качаз в Марсель без денег. Что, по-твоему, мы хуже него?
— Хуже не хуже, а ехать надо. Давай думать куда! — предложил Мурад.
— Поедем в Ливан: там, говорят, есть большая армянская колония, — среди своих все-таки лучше.
— В Ливан так в Ливан, — равнодушно согласился Мурад.
Перед отъездом они пошли на фабрику попрощаться с друзьями. Триондофилас, Сократис и еще десятка полтора людей все еще сидели в тюрьме, но кое-кто из активистов уцелел. Слесарь Мовроматис обрадовался их приходу и сочувственно пожал им руки.
— Вот такие дела! — вздохнул он. — Но ничего, начало сделано, рано или поздно все равно наша возьмет!
— Мы пришли попрощаться с вами, — сказал Мушег.
— Знаю, слыхал. Уезжаете, значит?
— Не уезжаем, а выгоняют.
— Да, правда! А как у вас насчет денег?
— Какие деньги у безработных…
— Понимаю. Когда же уезжаете?
— Утром поедем в порт Пирей, а там думаем зайцами пробраться в Ливан.
— Ладно, вечером я приду к вам попрощаться, ждите меня.
Вечером, придя к ним, Мовроматис протянул Мураду немного денег.
— Берите, ребята, на дорогу от нас, от греческих рабочих. Желаю вам удачи, — сказал он и крепко пожал им руки.
Мушег растерянно смотрел на деньги в руках Мурада и, когда ушел Мовроматис, спросил:
— Что ты на это скажешь, Мурад? Ведь у них у самих нет денег.
— Рабочая солидарность, — коротко ответил Мурад.
Известие о том, что власти изгоняют Мурада из Греции за работу в забастовочном комитете, потрясло Теоредиса. Он не находил себе места, ругался вслух, жаловался на несправедливость, существующую в мире. Со времени забастовки Теоредис сильно похудел, широкие плечи его согнулись, под глазами образовались мешки. Кузнецом его так и не поставили, и единственная его мечта так и не осуществилась, а тут еще забастовка, окончательно пошатнувшая и без того тяжелое материальное положение его семьи.
Узнав от слесаря, что Мурад уезжает в Ливан, Теоредис поспешил в порт к отходу парохода. Он чувствовал себя виноватым перед Мурадом, который, как ему казалось, пострадал за него. Найдя Мурада, Теоредис смущенно взял его руку.
— Жаль, Мурад, землячок мой любезный, что вы уезжаете, — сказал он, не выпуская руки Мурада. — Черт знает что творится на свете, честному человеку нет житья… Вижу я, что прав был Триондофилас.
— Я очень рад, дядя Яни, что вы наконец поняли, где правда, — спокойно ответил, чуть улыбаясь, Мурад.