Жизнь науки
Шрифт:
Берлин, март 1839 г.
ВИРХОВ
Рудольф Людвиг Карл Вирхов родился в Померании. Медицину оп изучал в Берлине у физиолога Иоганна Мюллера в Военно-медицинском институте им. Кайзера Вильгельма, где вместе с ним учился Гельмгольц. Диплом университета он получил в 1843 г. Через два года он одним из первых описал белокровие (лейкемию). В 1847 г. Вирхов стал приват-доцентом кафедры патологии и основал журнал «Архив патологической анатомии», который затем редактировал в течение 50 лет.
В дальнейшем интересы Вирхова концентрировались вокруг патологии
Вирхов принимал активное участие не только в научной и научно-организационной, но и в политической жизни Германии. Долгие годы оп был членом городского совета Берлина, где с его деятельностью связаны многие реформы в области здравоохранения. Вирхов был членом тайного совета Пруссии и в течение 13 лет — депутатом рейхстага. С 1862 г., когда Бисмарк стал канцлером, Вирхов настойчиво противостоял его политике, будучи одним из вождей партии «свободомыслящих». В последние годы жизни Вирхов перешел на более правые политические позиции; он выступал также против эволюционного учения Дарвина.
Другой областью интересов Вирхова была археология. В Берлине он организовал научное Общество антропологов, археологов и этнографов; при его участии был основан Этнографический музей и Музей народного искусства. Многие годы Вирхова связывала дружба со Шлиманом, открывшим древнюю Трою и проводившим ее раскопки; о Трое Вирхов написал две книги.
В области патологии Вирхов выдвинул основные понятия о воспалительном процессе, ему же принадлежат интересные исследования опухолей. Однако главпым его делом было создание учения о клетке как основе жизни. Вирхову принадлежит формула: «Omnis cellula е cellula» — «каждая клетка от клетки». Подробное изложение сущности своих взглядов, оказавших значительное влияние на всю биологию и медицину, Вирхов дал в серии лекций, и мы приводим предисловие к первому изданию его книги «Лекции по целлюлярной патологии», изданной в Берлине в 1858 г.
Предисловие
Лекции, предлагаемые здесь врачебной аудитории, были читаны в начале этого года большому кругу коллег, преимущественно практикующим врачам Берлина, в новом Институте патологии Университета. Их главной целью было представить, основываясь на возможно большем числе микроскопических препаратов, последовательное изложение тех опытов, на которых, по моим представлениям, в настоящее время должно быть основано биологическое учение и теория патологии. В них в особенности должна быть выражена попытка большего, чем это было возможно раньше, упорядочения воззрений на клеточное строение всех процессов жизни — физических и патологических, животного и растительного мира с тем, чтобы их противопоставить односторонним гуморальным и неврологическим представлениям, возникшим еще в древних мифах и перешедшим в новейшее время. Следует довести до всеобщего сознания единство жизни во всем органическом мире и в то же время противопоставить тончайшую механику и химию клетки столь же одностороннему пониманию вульгарного механического и химического направления.
При все большем развитии отдельных отраслей знания значительной части практикующих врачей становится все труднее и труднее достичь той степени самостоятельности в воззрениях, которая одна только и дает известную твердость в суждениях. С каждым днем уменьшается возможность не только самому проверить, но и понимать новейшие работы, в особенности тому, кто должен тратить свои личные силы на практическую деятельность.
Изменяется сам язык медицины. Известные нам процессы, которые в соответствующей системе понятий занимают определенное место, с развитием и распадом системы изменяются и
Я поставил себе целью при проведении нужной нам реформы в воззрениях по возможности сохранить в неприкосновенности все переданное нам до меня. Но мой собственный опыт научил меня, что этому есть определенные границы. Слишком большая забота о такой неприкосновенности существующего заключает в себе истинный недостаток, поскольку способствует заблуждениям. Новое, целесообразно выбранное выражение тотчас же делает общедоступным понимание того, что без него потребовало бы долгих объяснений. Я вспоминаю паренхиматозное воспаление, тромбоз, лейкемию и гноекровие, osteoides и слизистую ткань, творожистое и амилоидное перерождение, замещение тканей. Новых названий нельзя избежать там, где речь идет о фактическом обогащении опытной науки.
С другой стороны, меня часто уже упрекали в том, что я стараюсь новейшие воззрения свести к старым положениям. Однако по совести я могу заявить, что во мне столь же мало развито стремление воскресить Галена и Парацельса, как и боязнь открыто признать все то, что в их воззрениях и опытах было истинно. Действительно, я считаю, что не только в древности и в средние века понятия врачей не везде были скованы существующими представлениями, но что здравый человеческий смысл сумел сохранить даже в простом народе некоторые истины, несмотря на то что ученые-критики их отвергли. Что бы могло удержать меня от признания, что ученая критика не всегда была самой природой, что ложное истолкование не вредит верности наблюдения? Почему бы мне не следовало удержать и не восстановить удачные выражения, несмотря на то, что с ними соединены ложные представления. Мои наблюдения дают мне повод предпочитать выражение fluxio термину conges-tio. Я не могу считать воспаление за известную форму проявления патологических процессов, хотя я не признаю его как понятие онтологическое. Несмотря на решительное противодействие многих исследователей,
я принужден считать бугорок за просовидное зерно, эпителиому за ге-теропластическое, злокачественное новообразование.
В настоящее время признание исторического права быть может составляет заслугу, потому что в самом деле изумительно, с каким легкомыслием рассуждают о прогрессе все те, которые считают новым открытием всякую найденную ими малость. Я дорожу моим правом и потому признаю права других. Это мое правило в жизни, в политике и в науке. На нас лежит долг к самим себе — защищать наше право, потому что в этом единственный залог нашего индивидуального развития и нашего влияния на общее развитие. Подобная защита не есть дело приторного честолюбия, не уничтожение чисто научного стремления. Если мы хотим служить науке, то мы должны развивать ее не только в собственном своем знании, но и в уважении к другим. Это же уважение большей частью основывается на признании наших трудов другими, поддерживающем наше право. Оно основывается на доверии, с которым в наших исследованиях мы относимся к другим — в этом заключается причина почему я так дорожу этим моим правом.
В такой непосредственно практической науке, как медицина, во время столь быстрого увеличения опытного материала, как наше, на нас еще в большей степени лежит обязанность сделать наши знания доступными всей массе трудящихся на одном с нами поприще. Мы хотим реформы не революции. Мы хотим сохранить старое и присоединить к нему новое. Но среди наших современников образ такой деятельности не популярен. Она легко приобретает вид как бы пестрой смеси старого с новым, а необходимость опровергать ложные и претенциозные учения новейших писателей больше, чем древних, производит впечатление деятельности в большей мере революционной, нежели реформационной. Конечно, спокойнее ограничиться исследованием и воспроизведением, предоставляя другим его оценку. Но опыт показал, что это чрезвычайно опасно и, наконец, приносит пользу только тем, чья совесть наименее восприимчива. Вот почему мы принимаем на себя ответственность даже за всякое разногласие между опытом и учением.