Жизнь – не рай. Жизнь лучше рая (сборник)
Шрифт:
– Опять ты за свое. Я с тобой серьезно…
– Слушай, а ты не можешь устроить так, чтобы я сначала с женихом познакомился? А потом уж с тобой?
– Зачем он тебе? Чудак, право.
– Он мне нравится.
– Ой, не смеши!
– Честное слово. Я хочу дружить с ним. Я хочу быть ему самым верным другом. Псом собачьим. Я буду служить ему, так он мне нравится.
– А хочешь, я тебя на свадьбу приглашу?
– Инкогнито или в качестве почетного гостя?
– Да как хочешь.
– Видишь ли, если я стану другом твоего жениха, то тебе несдобровать.
– Это нечестно. Ты мой друг. Это я с тобой познакомилась, а не он.
– Ах, до чего же это милая штука – телефон. Хоть бы нашелся какой-нибудь поэт – пропел ему оду! Каких только тайн не слышали телефонные уши! Чего только не вынесли они со времени своего создания!
– Алеша, ну хватит языком трепаться… Ну правда…
– Ась?
– Встречаемся мы или нет?
– Будь Гамлет жив, он бы ответил: на этом свете – не ведаю, а уж на том – встретимся всенепременно.
– Давай послезавтра. Тебя устраивает?
– Погоди, птичка, не спеши. Дай подумать…
– Завтра я сама не могу. Мы едем с женихом кое-какие покупки делать. А послезавтра с обеда я свободна. На работе меня отпустят, не беспокойся…
– А если ты разочаруешься во мне? Ты меня бить будешь? – Алексей усмехнулся. – Бить гантелями жениха?
– Да нет у него никаких гантелей. У него все барахло в Мурманске.
– Где? В Мурманске? Да там же моя сестра живет!
– Знаю. Галя. Которая рожает детей. И ждет мужа-моряка на берегу.
– О, ты опасный человек, Алена! Тебя надо остерегаться. Ты все знаешь, все помнишь. Нет, определенно тебе надо работать в агентуре.
– Значит, так. Послезавтра во время обеда ты звонишь мне на работу. Договорились? Ключи у меня будут в кармане. Об остальном я позабочусь сама. Да, запиши мой рабочий телефон. Диктую…
– Записал.
– Ну что, пока тогда?
– Пока.
И, уже почти положив трубку, Алена на всякий случай прокричала:
– Так позвонишь? Точно?
– Позвоню.
– Ой, Алеша, смотри! Не позвонишь – я в людей перестану верить.
– Зачем такие глубоко идущие выводы?
– Ты меня целуешь?
– Целую.
– То-то же! – Она рассмеялась и с легким сердцем положила трубку на рычаг.
С Петром происходило что-то непонятное, он помрачнел, посерьезнел, при разговоре отводил глаза в сторону: тайная тоска точила его. Первой заметила это Людмила Ивановна, мать Алены, и не просто заметила, а как бы подвинулась душой к Петру, всегда испытывая к нему внутреннюю симпатию. Самое себя, истинную и правдивую, она часто прятала в тайниках души, давно поняв, что с таким мужем, как Георгий Александрович, невозможно жить в открытую. Чем больше откроешься ему, тем больше будет подавлять тебя. Мужу важно, чтобы человек, который живет рядом, мерил жизнь теми же мерками, что и он; в этом он видел назначение мужчины, мужа, главы семьи. Твердые, жесткие люди – они живут для себя. Для них не существует чужих правил. Мягкие люди (вроде Петра) – те дают жить
– А вы знаете, как я выходила замуж? – спросила Людмила Ивановна Петра.
В квартире они были одни, Григорий Александрович последние дни пропадал в спорткомитете (скоро соревнования, а он работал тренером по тяжелой атлетике), а Алена, естественно, была на работе в райздравотделе. После работы она велела Петру ждать ее дома, у родителей.
Петр вопросительно взглянул на Людмилу Ивановну.
– Совсем не так выходила, как однажды рассказывал Григорий Александрович. Помните?
Петр не очень хорошо помнил, но кивнул.
– Он как-то рассказывал: мол, собрались в студенческом общежитии, стрельнули шампанским, дешевая закуска, танцы под пластинки…
– Да, да, помню… – Петр и в самом деле вспомнил рассказ Григория Александровича.
– Дело-то все в том, что… только, Петр, дайте слово, что никому не расскажете о нашем разговоре.
– Да, конечно, конечно, Людмила Ивановна. О чем речь…
Людмила Ивановна рассказывать не торопилась. Накрыла на стол, заварила свежий чай, поставила домашний кекс.
– Кушайте, Петр.
– Спасибо.
Людмила Ивановна и сама села за стол; лицо ее вдруг показалось Петру обновленным: схлынула вечная усталость, озабоченность, померкшие обычно глаза налились светом, в котором проскальзывали искринки неожиданного озорства.
– А не хотите по рюмочке, Петр? Кагора. Слабенького дамского напитка.
– По рюмочке можно. – Петру и самому сделалось легче, свободней рядом с Людмилой Ивановной – впервые он видел ее такой раскованной, естественной. Он даже улыбнулся.
– Та-ак, погуляем сегодня. Сегодня такой день, сегодня можно…
– А что за день? – снова улыбнулся Петр.
– Ох, не спешите, Петр. Все по порядку…
К чаю Людмила Ивановна налила по рюмке кагора, они чокнулись.
– Ну, Петруша, поздравьте меня!
– Поздравляю… Только что у вас за праздник? Ей-богу, не пойму.
– Праздник? Молодость вспомнила, молодые годы, Петруша.
– А, ну, поздравляю вас, Людмила Ивановна!
Когда начали пить чай, Людмила Ивановна, несколько захмелевшая то ли от кагора, то ли от воспоминаний, с улыбкой призналась:
– Не просто молодость вспомнила я… Ведь день свадьбы у нас сегодня. С Григорием-то Александровичем.
– Как день свадьбы?! Простите, Людмила Ивановна, не знал.
– Не надо просить прощения, – мягко улыбнулась она. – Дело-то все в том, что мы никогда не отмечаем этот день.
– Почему? – удивился Петр.
– Да как вам сказать… – Людмила Ивановна задумалась на некоторое время. – Свадьба-то и радостью была, и горем, что ли… Ну, если не горем, так что-то вроде этого…
Петр не перебивал, слушал.