Жизнь не сможет навредить мне
Шрифт:
"Тебе следует сбавить обороты, Дэвид, - сказал он. "Побольше темпа".
Я пожал плечами. "Я разберусь".
Правда, в тот момент я чувствовал себя хорошо, но моя бравада была еще и защитным механизмом. Я знал, что если бы я начал планировать свой забег в тот момент, то его масштабность стала бы слишком большой для восприятия. Мне будет казаться, что я должен пробежать всю длину неба. Это казалось бы невозможным. В моем понимании стратегия была врагом момента, а именно в нем я и нуждался. Перевод: когда дело доходило до ультра, я был зеленым. Метц не давил на меня, но внимательно следил.
Двадцать пятую милю я преодолел примерно за четыре часа и все еще занимал пятое место, продолжая бежать с моим новым японским другом. SBG
До этого я бегал марафон только один раз, когда служил на Гуаме. Он был неофициальным, и я бежал его с товарищем из отряда морских котиков по дистанции, которую мы придумали на месте, но тогда я был в отличной сердечно-сосудистой форме. Теперь я преодолевал 26,2 мили всего второй раз за всю свою жизнь, на этот раз без подготовки, и, добравшись до места, понял, что забежал за пределы известной территории. Впереди у меня было еще двадцать часов и почти три марафона. Это были непостижимые показатели, между которыми не было традиционных вех, на которых можно было бы сосредоточиться. Я бежал по небу. И тогда я начал думать, что это может плохо кончиться.
Метц не прекращал попыток помочь. Каждую милю он бежал рядом и проверял меня, а я, как водится, говорил ему, что у меня все под контролем и я во всем разобрался. Что и было правдой. Я понял, что Джон Метц знает, о чем говорит.
О да, боль становилась реальной. Мои квадрицепсы пульсировали, ноги были натерты и кровоточили, а в лобной доле снова вспыхнул тот простой вопрос. Зачем? Зачем бежать сто миль без тренировки? Почему я так поступаю с собой? Справедливые вопросы, особенно если учесть, что я даже не слышал о San Diego One Day до трех дней до дня забега, но на этот раз мой ответ был другим. Я отправился в Hospitality Point не для того, чтобы разобраться с собственными демонами или что-то доказать. Я приехал с целью большей, чем Дэвид Гоггинс. Эта борьба была посвящена моим бывшим и будущим товарищам по команде, а также семьям, которые они оставляют после себя, когда что-то идет не так.
По крайней мере, так я сказал себе на двадцать седьмой миле.
***
Я узнал об операции "Красные крылья", обреченной на провал операции в отдаленных горах Афганистана, в последний день обучения в школе свободных полетов армии США в Юме, штат Аризона, в июне. Операция "Красные крылья" была разведывательной миссией из четырех человек, перед которой стояла задача собрать разведданные о растущих проталибских силах в регионе под названием Савтало Сар. В случае успеха полученные сведения должны были помочь определить стратегию более масштабного наступления в ближайшие недели. Я знал всех четверых.
Дэнни Дитц был со мной в классе 231 BUD/S. Он получил ранение и попал в плен, как и я. Майкл Мерфи, командир миссии, был со мной в классе 235 до того, как его забрали. Мэттью Аксельсон был в моем классе Hooyah, когда я закончил школу (подробнее о традициях класса Hooyah мы расскажем чуть позже), а Маркус Луттрелл был одним из первых, кого я встретил на своем первом круге BUD/S.
Перед началом обучения каждый новый класс BUD/S устраивает вечеринку, на которую всегда приглашаются ребята из предыдущих классов, которые еще проходят обучение в BUD/S. Идея состоит в том, чтобы выжать из "коричневых рубашек" как можно больше информации, потому что никогда не знаешь, что может помочь тебе пройти через решающую эволюцию, которая может сделать разницу между выпуском и провалом. Маркус был ростом 180 см, весом 225 фунтов, и он выделялся в толпе, как и я. Я тоже был покрупнее, к тому времени до 210, и он искал меня. В каком-то смысле мы были странной парой. Он был суровым техасцем, а я - самодельным безумцем с кукурузных полей Индианы, но он слышал, что я хорошо бегаю, а бег был его главной слабостью.
"Гоггинс, у вас есть для меня какие-нибудь советы?" -
Я знал, что Маркус был жестким человеком, но его скромность делала его настоящим. Когда через несколько дней он выпустился, мы были его классом Hooyah, что означало, что мы были первыми, кому разрешили отдавать приказы. Они приняли эту традицию "морских котиков" и велели нам идти мокнуть и пачкаться. Это был ритуал посвящения в котики, и для меня было честью разделить это с ним. После этого я долгое время не видел его.
Я думал, что снова столкнулся с ним, когда собирался выпускаться из класса 235, но это был его брат-близнец, Морган Латтрелл, который вместе с Мэтью Аксельсоном был частью моего класса "Хуая", класса 237. Мы могли бы восстановить поэтическую справедливость, но после того, как мы закончили школу, вместо того, чтобы сказать их классу, чтобы они шли мокнуть и песочить, мы сами бросились в прибой в своих белых платьях!
Я имею к этому отношение.
В отряде "морских котиков" вы либо служите и действуете в полевых условиях, обучая других "котиков", либо сами находитесь в школе, изучая и совершенствуя навыки. Мы проходим больше военных школ, чем большинство других, потому что нас учат всему, но когда я проходил BUD/S, мы не учились свободно падать. Мы прыгали по статическим линиям, которые автоматически раскрывали наши парашюты. В те времена нужно было пройти отбор в Школу свободного падения армии США. После второго взвода меня отобрали в "Зеленую команду", которая является одним из этапов подготовки для зачисления в группу развития спецназа ВМС (DEVGRU), элитное подразделение "морских котиков". Для этого мне нужно было получить квалификацию по свободному падению. Это также требовало, чтобы я столкнулся со своим страхом высоты самым конфронтационным образом.
Мы начали с учебных классов и аэродинамических труб в Форт-Брэгге, Северная Каролина, где я вновь встретился с Морганом в 2005 году. Плавая на ложе из сжатого воздуха в аэродинамической трубе высотой пятнадцать футов, мы учились правильному положению тела, смещению влево и вправо, толчкам вперед и назад. Чтобы двигаться, нужно делать очень маленькие движения ладонью, и тогда легко начать неуправляемое вращение, что никогда не бывает хорошо. Не все могли освоить эти тонкости, но те из нас, кто мог, покинули Форт-Брэгг после первой недели обучения и отправились на взлетно-посадочную полосу в кактусовых полях Юмы, чтобы начать прыгать по-настоящему.
Мы с Морганом тренировались и проводили вместе четыре недели в летней пустыне при 127-градусной жаре. Мы совершили десятки прыжков из транспортных самолетов C130 с высоты от 12 500 до 19 000 футов, и ни один прыжок не сравнится со всплеском адреналина и паранойи, которые возникают при падении на землю с большой высоты на конечной скорости. Каждый раз, когда мы прыгали, я не мог не думать о Скотте Гирене, параспасателе, который выжил после неудачного прыжка с большой высоты и вдохновил меня на этот путь, когда я встретил его, будучи учеником средней школы. Он постоянно присутствовал в пустыне и был для меня предостережением. Доказательство того, что во время любого прыжка что-то может пойти ужасно не так.
Когда я впервые выпрыгнул из самолета с большой высоты, все, что я чувствовал, - это сильный страх, и я не мог оторвать глаз от своего альтиметра. Я не мог принять прыжок, потому что страх заблокировал мой разум. Все, о чем я мог думать, - это о том, откроется ли мой балдахин. Мне не хватало невероятных острых ощущений от свободного падения, красоты гор, вырисовывающихся на горизонте, и широкого неба. Но по мере того как я привыкал к риску, моя терпимость к этому страху возрастала. Он всегда был рядом, но я привык к дискомфорту и вскоре смог справиться с несколькими задачами во время прыжка и тоже ценить момент. Семью годами ранее я рыскал по кухням фастфуда и открытым мусорным контейнерам, отлавливая паразитов. Теперь я летал!