Жизнь ненужного человека
Шрифт:
– Из охраны?
– услыхал он негромкий, сиповатый голос. Спрашивал высокий рыжий мужик в грязном переднике, с метлой в руках.
– Да!
– тихо сказал Евсей и в ту же секунду сообразил: "Не надо было сознаваться..."
– Опять - новый, - заметил дворник.
– Всё за Курносовым ходите?
– Да...
– Так. Скажи там начальству - утром сегодня к нему гость приехал с вокзала, с чемоданами, - три чемодана. Не прописывали ещё в полиции - срок имеют сутки. Маленький такой, красивый, с усиками...
Дворник замолчал, несколько раз погладил метлой тротуар,
– Тебя тут видно. Они тоже не дураки, вашего брата замечают. Ты встал бы в воротах, что ли...
Евсей послушно отошёл к воротам... И вдруг, на другой стороне улицы, увидал Якова Зарубина. С тростью в руке, в новом пальто и в перчатках, Яков, сдвинув набок чёрный котелок, шёл по тротуару и улыбался, играя глазами, точно уличная девица, уверенная в своей красоте...
– Здравствуй!
– сказал он, оглядываясь.
– Я тебя сменить пришёл... Иди в трактир Сомова на Лебяжью улицу, спроси там Николая Павлова...
– Ты разве тоже в охране?
– спросил Евсей.
– На десять дней раньше тебя поступил... а что?
Евсей посмотрел в его сияющее чёрное личико.
– Это ты про меня рассказал?
– А Дудку - ты выдал?
Подумав, Евсей хмуро ответил:
– Я - после тебя. Я только тебе сказал...
– А Дудка - только тебе, - у!
Яков засмеялся, толкнул Климкова в плечо.
– Иди скорее, курица варёная!
И, помахивая тросточкой, пошёл рядом с ним.
– Это должность хорошая, это я - понимаю! Жить можно барином - гуляй, посматривай. Вот видишь костюмчик?
Скоро он простился с Евсеем и быстро пошёл назад, Климков неприязненно посмотрел вслед ему и задумался. Он считал Якова человеком пустым, ставил его ниже себя, и было обидно видеть Зарубина щегольски одетым, довольным.
"Донёс на меня. Если я рассказал про Дудку, так я - со страха. А он зачем?"
И, угрожая Якову, он мысленно воскликнул:
"Погоди! Еще увидим, кто лучше!.."
Когда он спросил в трактире Николая Ивановича, ему указали лестницу наверх; войдя по ней, он остановился перед дверью и услыхал голос Петра.
– Карт в игре - пятьдесят две... В городе, в моём участке, тысячи людей, и я знаю из них несколько сотен. Знаю, кто с кем живёт, кто где служит. А ведь люди меняются - карты всегда одни и те же...
Кроме Петра и Саши, в комнате был ещё третий человек. Высокий, стройный, он стоял у окна, читая газету, и не пошевелился, когда вошёл Евсей.
– Какая дурацкая рожа!
– встретил Евсея Саша, упираясь в лицо ему злым взглядом.
– Её надо переделать - слышите, Маклаков?
Читавший газету повернул голову, осмотрел Евсея большими светлыми глазами и сказал:
– Надо...
Возбуждённый, с растрёпанной причёской, Пётр спрашивал Евсея, что он видел, и чистил себе зубы гусиным пером. На столе стояли остатки обеда, запах жира и кислой капусты раздражал Евсею ноздри, вызывая острое чувство голода. Он стоял перед Петром и бесстрастным голосом рассказывал то, что сообщил ему дворник. С первых же слов рассказа Маклаков заложил руки с газетой за спину и, наклонив голову, стал внимательно слушать,
– Дворник сам вносил чемоданы?
– спросил он Евсея.
– Не сказал.
– Значит, не он вносил. Он сказал бы, тяжелы или легки. Вносили сами!
– заметил Маклаков. И добавил: - Вероятно - это литература. Очередной номер.
– Надо сказать, чтобы не медля делали обыск!
– проговорил Саша и скверно выругался, грозя кому-то кулаком.
– Мне нужно типографию. Достаньте шрифт, ребята, я сам устрою типографию, - найду ослов, дам им всё, что надо, потом мы их сцапаем, и - у нас будут деньги...
– План не вредный!
– воскликнул Пётр.
Маклаков посмотрел на Евсея и спросил его:
– Вы обедали?
– Нет...
Кивком головы указывая на стол, Пётр скомандовал:
– Ешь скорее!
– Зачем же угощать объедками?
– спокойно спросил Маклаков, шагнул к двери, открыл её и крикнул: - Эй, обед...
– Ты попробуй, - гнусил Саша Петру, - уговорить этого идиота Афанасова, чтобы он дал нам типографию, которая была арестована в прошлом году.
А Маклаков смотрел на них и молча крутил усы. Внесли обед, и вместе с лакеем в комнате явился круглый рябоватый и скромный человек. Он благожелательно улыбнулся всем и сказал:
– Сегодня вечером в зале Чистова - банкет революционеров. Трое наших отправляются туда официантами - между прочими - вы, Петруша.
– Опять я!
– вскричал Пётр, и его лицо покрылось пятнами, постарело, озлобилось.
– За два месяца третий раз лакея играть! Позвольте же!.. Не хочу!
– Об этом вы скажите не мне!
– Соловьев! Почему именно меня всегда назначают лакеем?
– Похож!
– сказал Саша, усмехаясь.
– Назначено трое!
– повторил Соловьев, вздохнув.
– Пива бы выпить?
– Вот видите, Маклаков, - заговорил Саша, - у нас никто не хочет работать серьёзно, с увлечением, а у них дело развивается. Банкеты, съезды, дождь литературы, на фабриках - открытая пропаганда...
Маклаков молчал, не глядя на него.
Заговорил круглый Соловьев, тихо и ласково улыбаясь:
– А я сегодня на вокзале девицу поймал с книжками. Ещё летом на даче заметил я её - ну, думаю, гуляй, милая!.. А сегодня хожу по вокзалу, готовых у меня никого нет, смотрю - она идёт с чемоданчиком... Подошёл, вежливо предлагаю - пожалуйте со мной на два слова. Вижу - вздрогнула, побелела и чемоданчик за спину прячет. А, думаю, милашка моя глупенькая, попалась! Ну, сейчас её в дежурную, вскрыли багажик, а там "Освобождение", последний номерок, и всякое другое вредное дрянцо. Отвёз девочку в охранное - что делать? Карасики не ловятся - и щурёнка съешь. Едет, личико от меня в сторону отвернула, щёчки горят, а на глазках слезинки. Но - молчит. Спрашиваю - удобно вам, барышня? Молчит...