Жизнь охотника за ископаемыми
Шрифт:
Картина меняется. Исчез древний Меловой океан. Я и Георг на высоте около девятисот метров над уровнем моря, на речке Гей в Логане, прилежно работаем киркой и лопатой. Среди обваливающихся кусков выветрившегося мела, под палящим солнцем мы вытаскиваем на свет остатки огромного тела.
Но я надеюсь еще раз вернуться на это поле. А сейчас расскажу о моей поездке с профессором Копом в Бедленд [22] — область изборожденных и размытых текучей водой земель, овражный район.
22
В
Глава III
Экспедиция с профессором Копом в область верхнемеловых отложений в 1876 году
В первых числах августа 1876 года мы с м-ром Айзеком были уже в Омахе, поджидая профессора Копа из Филадельфии.
Мы встретили его на станции. Как сейчас помню, с каким изумлением он наблюдал за мной, когда я ковылял по улице на своей искалеченной ноге. Наконец, он повернулся к мистеру Айзеку, которого знал как хорошего наездника, и спросил:
— Может ли мистер Штернберг ездить верхом?
Айзек ответил:
— Я видел, как он на неоседланном пони гнал свою кобылу из табуна диких лошадей.
Профессор этим ответом удовлетворился. А когда мы поехали в Монтану, он дал мне самого норовистого коня во всем отряде.
Скоро мы мчались в поезде, по безлесным равнинам Небраски, поднимаясь все выше с каждым часом, пока не достигли высот Великого водораздела и не въехали в каньоны Вебера и Эхо, леса которых кажутся карликовыми по сравнению с величием поднимающихся над ними гор.
Впервые в жизни я был среди таких поразительных утесов и хребтов. У меня дух захватывало от удивления, когда они раскрывались перед моими глазами. Они быстро сделались привычным зрелищем, но никогда не оставляло меня чувство благоговения при взгляде на вершины, подобные башням, на мощные сверкающие снегом хребты Скалистых гор, на изумительные каньоны, прорезавшие огромные толщи горных пород.
Мы имели удовольствие пользоваться обществом миссис Коп до самого Окдена. Потом мы, мужчины, втроем поехали по узкоколейке Айдаго, в Франклин. Здесь ожидало нас самое неудобное путешествие, какое я когда-либо испытал: девятьсот километров в дилижансе через безводные и бесплодные равнины Айдаго. Шесть лошадей, запряженных в колымагу, поднимали облака мелкой пыли, которая проникала сквозь платье, засоряла глаза и уши, смешивалась с потом, проступавшим из всех пор, и скоро придала нам вид заболевших желтухой.
Я не могу не описать неудобств этого ужасного переезда. Мы ехали день и ночь, останавливаясь только чтобы поесть. Обед нам стоил доллар на человека и состоял из горячих пресных лепешек, черного кофе, сала и горчицы. Ни масла, ни молока, ни яиц достать было негде. Если измученные тем, что долго не спали, мы забывались на минутку, толчок на какой-нибудь выбоине стукал нас головами о стенки повозки или о голову соседа. Помню, профессор как-то совсем изнемог от недостатка сна. Я подложил ему под голову руки и держал их так, пока он не отдохнул хоть несколько часов. Я и сейчас благодарен попутчикам, которые уступали мне место рядом с кучером, где, прикрывшись кожаным фартуком,
Когда мы добрались до гор, красота раскрывшейся картины и отсутствие пыли сделали путешествие более приятным. Но зато пришлось проделать очень крутой подъем пешком.
Форт Бентон оказался типичным пограничным городком тех дней: улицы, вымощенные игральными картами, и продажа виски в открытых ларьках и кабачках. О нашем приезде сообщили, когда мы были еще в Элена, и профессор с большим трудом достал снаряжение. Продавцы знали, что он приезжий, и пытались «стричь» его, т. е. взять несообразную цену.
В конце концов он, однако, купил четырех лошадей для повозки. Дышловые оказались норовистыми мустангами [23] , которых приходилось стегать все время, чтобы заставить работать. А одного славного четырехлетнего жеребчика пришлось избить раз шесть, чтобы отучить останавливаться ни с того ни с сего и лягать передней ногой каждого, кто подходил к нему. Один только старый конь Майор был надежен, как сталь; он часто выручал нас, благородно исполняя свои обязанности наперекор отчаянному сброду лошадей, с которыми пришлось ему работать.
23
Мустанг — дикая американская лошадь.
Мы двинулись вниз по реке к устью р. Юдит, против Клаггета, где у индейца-торговца была лавочка, обнесенная частоколом. Здесь мы начали лагерную жизнь. За рекой разбросаны были хижины двух тысяч индейцев племени Ворона, которые готовились к ежегодной охоте на буйволов в этой нейтральной области. На время охоты за этой крупной дичью, которая служила им главной пищей, Вороны и Сиуксы обычно заключали мир.
В сердце м-ра Айзека все еще жил ужас перед краснокожими. Он настаивал на том, что мы должны сторожить лагерь, что нужно дежурить по очереди и делать постоянные обходы. Чтобы успокоить его, мы организовали охрану. Я взял первую очередь дежурств, а м-р Айзек — вторую.
Профессор оказал мне честь, предложив разделить с ним палатку.
Только что мы заснули, как услышали крик м-ра Айзека:
— Стой!
Выглянув, мы увидели, что к лагерю приближается индеец в сопровождении своей жены. В лунном свете они были видны очень отчетливо.
— Стой! Стой! — орал м-р Айзек, целясь из винчестера.
Но индеец, сопровождаемый верной женой, продолжал подвигаться вперед, к самому дулу ружья, повторяя:
— Мой — добрый индеец! Мой — добрый индеец!
Коп оделся и вышел к ним. Оказалось, что индеец по ошибке принял нас за тайных торговцев водкой и явился закупить на свою долю. Профессор приказал ему лечь спать под повозкой, а наутро переправиться обратно за реку и пригласить с полдюжины главных вождей с нами позавтракать.
Индейцы легли и заснули. Но только что начали они мирно похрапывать, как окончилась очередь Айзека сторожить, и он пошел к повозке, чтобы разбудить повара, медлительного, грузного человека, жирные щеки которого внушили профессору Копу уверенность, что он умеет стряпать удобоваримую пищу.