Жизнь по правилам и без
Шрифт:
Мы бегали по пыльным дорогам улицы буквально босиком. Летом вообще не носили обуви, у нас её просто не было. Зимой я носил старые ботинки, донашивая от старшего парнишки соседа, иногда валенки с галошами. В общем, бедность была налицо. Нищета! Иногда мы, с пацанами, мчались сломя голову на мыс Ильи к маяку, на яркий мигающий свет. Он был для нас загадочной точкой притяжения, звал и отталкивал, но всегда являлся ориентиром, чтобы не заблудиться в темноте страшного района Карантин, покрытого тайнами генуэзцев, турок и татар. Здесь несколько веков назад был самый большой рабовладельческий рынок
В детстве я жил у воды и знал, что все живые существа вышли давным-давно из моря. Спустя время в процессе эволюции часть млекопитающих вернулась обратно в воду, и они стали дельфинами. Люди же остались жить на земле. Однако дельфины помнят, что они когда-то были людьми, а вот мы забыли, как были дельфинами.
Все мои родственники выходцы из далекой Сибири и Алтая. Они никогда не видели моря, берегов Тавриды, не прикладывали к уху большую ракушку – рапан. Они были во все времена землепашцами. Мне первому из родни довелось в дальнейшем получить приличное образование. Бабушка моя часто говорила:
– Нюхай друг хлебный дух, – поднося краюху свежевыпеченного хлеба к губам, щекам, к носу.
Я с жадностью нюхал, вдыхал, гордился. Когда мы шли с бабушкой в церковь, по просёлочной дороге, она смотрела на копны и стога, улыбалась, и говорила, что если есть хлеб, значит, будем жить.
Но я больше смотрел не на храм, а на библиотеку. Душа совсем не лежала к ремеслу прадедов, во мне зарождался творческий дух.
Детство я провёл в обществе книг. У меня был довольно растительный образ жизни. Я быстро рос, много размышлял и читал.
Соседка, приятная женщина во всех отношениях, очень родственная душа, постоянно подбрасывала мне то, что мне нравилось из чтива, а потом перешла и на классику. Я много читал и делал себе какие-то интересные пометки в тетрадке.
В семь лет я знал философское утверждение, сделанное на латыни Рене Декартом: «Cogito, ergo sum. Когито, эрго сам. Я мыслю, значит, существую». Это фундаментальный элемент рационализма Нового времени. Может быть, поэтому я смог собрать художественно-историческую информацию о нашем поколении, второй половины двадцатого века…
Великое переселение стало возможным после отмены крепостного права на Руси в 1861году. Царь Александр II дал крепостным свободу. Письма переселенцев и беглых крепостных из Уфимской и Вятской губернии на родную сторонку о богатом Востоке становились достоянием не только одной семьи, но и зачитывались вслух перед односельчанами. И потянулись в Сибирь бывшие крепостные подальше от мест заточения и рабства в надежде на лучшую жизнь.
Гружёные обозы моих дедов дошли до севера Омской губернии и осели на реке Авяк. Поставили из лиственницы дом-пятистенок с сенями: помимо четырех внешних стен в срубе имелась пятая внутренняя стена: семья большая – двенадцать человек. Перегораживая сруб, стена образовывала две комнаты – теплую – избу с тёплой печью, жесткими полатями, красным и женским кутом, и холодную – кладовую для тулупов.
Здесь в Сибири родился мой отец – Иван.
Первый раз я чуть не погиб через отца. Когда его, полугодовалого малыша, мать ранним утром спросонья по ошибке сбросила с печи на пол, думала,
Все братья Ивана и деды отроду и от работы имели богатырскую силу. Если деревня проигрывала в кулачном бою соседям, то вызывали братьев. И те своими ручищами загребали хлопцев за рубахи и валили наземь, враз по три мужика с каждого крыла. После кулачного боя улица становилась светлой и кривой: парни шли побитые, покачивались и с «фонарями». Улица с «фонарями»!!!
Однажды на моего деда Тимофея, кавалера всех солдатских орденов, в тайге напала банда вооружённых людей. Разбойники в большом количестве стали появляться после 1917 года. Так как тюрьмы были переполнены политическими, правительство решило выпустить не революционных бунтарей, а уголовников, чтобы высвободить тюремные камеры. А те, как шли, так на своём пути всех, кто не уберёгся, грабили, насиловали, убивали.
Дед Тимофей часто возил сельхозпродукты на ярмарку в уездный город Тара. Это был разнообразный деревенский товар, что выделывался крестьянами на дому: холст, грубое сукно, корзины, коромысла, рогожи, лапти и прочий товар.
Возвращался он поздно зимой на санях, как вдруг его лошадь под уздцы у моста остановили разбойники, по всему видно, не местные, залётные с топорами. Дед, не спеша, распахнул тулуп, показав китель с Георгиевскими крестами, перетянутый небесно-голубыми подтяжками, и басом крикнул им:
– Ну что, мужики, мне вставать али как?
Худющие, бывшие заключенные, увидев в санях крепкого детину, героя войны с японцем, не решались вступаться с ним в драку, и ретировались обратно в лес несолоно хлебавши. А если бы завязалась потасовка, неизвестно, чем бы она закончилась. Это ещё одна версия – не родиться мне в нашей семье.
Поэтому мне кажется, что мы родом не с детства, своего детства, а в наших генах сидят все поколения пращуров. Интересно, что сказал бы на мой проступок прадед? А что сказал бы прапрадед? А прапрапра..? Какой-нибудь беглый казак из повстанческого отряда Стеньки Разина. Было бы забавно узнать.
Была в семье фамильная тайна про схрон «Золота Колчака». Он покоился на дне заброшенного колодца с дурной славой в березняке. Лес давно отвоевал себе пространство, спрятав яму от глаз людских. Как-то, решив узнать, что может лежать на дне, любознательный Иванушка, оглядываясь по сторонам, с опаской бросил магнит на веревке в колодец. Он хотел достать клад с самого дна. В глухом лесном массиве так громко раздался плеск упавшего в воду магнита, что аж вокруг смолкли даже птицы. Что-то тяжёлое прицепилось и никак не поддавалось. Прошло почти полдня, Ивашка весь измаялся, но тщетно. У самой поверхности тяжёлая коробка оборвалась, раскрылась и оттуда посыпались в воду блестящие монеты. Больше попыток он не совершал, а лишь решил вернуться к золоту позже.