Жизнь поэта
Шрифт:
В великую семью соединятся.
Но в стихотворении «К русским друзьям» Мицкевич не скрывал своего возмущения: «Теперь я выливаю в мир кубок яда. Едка и жгуча горечь моей речи». На это Пушкин ответил:
Мы жадно слушали поэта. Он
Ушел на запад - и благословеньем
Его мы проводили. Но теперь
Наш мирный гость нам стал врагом - и ядом
Стихи свои, в угоду черни буйной,
Он
Доходит голос злобного поэта,
Знакомый голос!.. боже! освяти
В нем сердце правдою твоей и миром.
Стихотворение это Мицкевич прочитал уже после смерти Пушкина. А. И. Тургенев присутствовал однажды на его лекции в Париже, где он читал курс славянских литератур, и положил ему на кафедру копию этого стихотворения. «Голосом с того света» назвал его Мицкевич.
* * *
Полотняный Завод, имение Гончаровых. Спасские ворота и церковь у входа в усадьбу. Фотография.
Пушкин выехал из Петербурга к семье 25 августа 1834 года, остановился на несколько часов в Москве и в Полотняном Заводе прожил две недели. 8 сентября привез семью в Москву, а сам уехал в Болдино.
Здесь его встретил первый снег. Очень хотелось писать, но одолевали заботы: необходимо было разобраться в запутанном, заложенном и перезаложенном болдинском имении.
В этой неспокойной, несвойственной поэту деловой обстановке болдинская осень 1834 года не была уже такой творческой, как первые две...
«...Я еще писать не принимался, - тревожно писал Пушкин жене из Болдина 15 сентября, - и в первый раз беру перо, чтобы с тобой побеседовать. Я рад, что добрался до Болдина... написать что-нибудь мне бы очень хотелось. Не знаю, придет ли вдохновение...»
И новое письмо через несколько дней: «Вот уж скоро две недели, как я в деревне, а от тебя еще письма не получил. Скучно, мой ангел. И стихи в голову нейдут; и роман не переписываю. Читал Вальтера Скотта и Библию, а все об вас думаю... Видно, нынешнюю осень мне долго в Болдине не прожить. Дела мои я кое-как уладил. Погожу еще немножко, не распишусь ли: коли нет - так с богом и в путь. В Москве останусь дня три, у Натальи Ивановны (в Яропольце) сутки - и приеду к тебе. Да и в самом деле: неужто близ тебя не распишусь? Пустое...»
Вдохновение так и не пришло. За весь месяц болдинской осени 1834 года Пушкин написал лишь «Сказку о золотом петушке».
По поводу нее Пушкин позже записал в «Дневнике»: «Ценсура не пропустила следующие стихи в сказке моей о золотом петушке:
Царствуй, лежа на боку
и
Сказка ложь, да в ней намек,
Добрым молодцам урок».
* * *
По пути из Болдина Пушкин заехал в Ярополец, где жила теща с двумя дочерьми. Она вела в то время крайне неблаговидный образ жизни, и Пушкину пришлось принять обеих своячениц под свой кров, выручить их тем из тяжелого положения.
Внутренне Пушкин был против этого и писал жене: «Но обеих ли ты сестер к себе берешь?
И дальше советует жене «не пускаться в просительницы... о помещении сестер во дворец... Во-первых, вероятно, откажут; а во-вторых, коли и возьмут, то подумай, что за скверные толки пойдут по свинскому Петербургу... Мой совет тебе и сестрам быть подале от дворца; в нем толку мало».
* * *
Петербургский университет. С гравюры XIX века.
Жизнь Пушкина после возвращения Натальи Николаевны из Яропольца пошла по прежнему пути «тревоги пестрой и бесплодной большого света и двора». Снова начались балы, а расходы с приездом в Петербург двух сестер Натальи Николаевны увеличились.
Как-то он должен был быть во дворце, но рапортовался больным. Царь хотел даже прислать к нему своего врача Арендта, но через несколько дней по его распоряжению за Пушкиным и женою приехал придворный лакей с приглашением быть в восемь с половиною в Аничковом: поэту - в мундирном фраке, Наталье Николаевне - как обыкновенно.
Мать Пушкина восторженно писала своей знакомой: «Натали много выезжает, танцует ежедневно... Только и слышишь разговору, что о праздниках, балах и спектаклях». Вместе с Натальей н иколаевной выезжали и сестры.
Осенью 1834 года Гоголь читал лекции в Петербургском университете. Он преклонялся перед Пушкиным, а Пушкин высоко ценил его творчество.
В своей «Авторской исповеди» Гоголь признается, что «Пушкин заставил» его «взглянуть на дело серьезно». Когда он прочитал однажды небольшую сцену, Пушкин сказал ему: «Как с этой способностью угадывать человека и несколькими чертами выставлять его вдруг всего, как живого, с этой способностью не приняться за большое сочинение! Это просто грех!» - и отдал Гоголю сюжет «Мертвых душ», из которого «хотел сделать сам что-то вроде поэмы и которого, по словам его, он бы не отдал другому никому».
Позже Гоголь писал: «Когда я начал читать Пушкину первые главы из «Мертвых душ», в том виде, как они были прежде, то Пушкин, который всегда смеялся (он же был охотник до смеха), начал понемногу становиться все сумрачней, сумрачней, а наконец сделался совершенно мрачен. Когда же чтение кончилось, он произнес голосом тоски:
– Боже, как грустна наша Россия!»
Во второй половине октября 1834 года Пушкин вместе с Жуковским приехал в Петербургский университет на лекцию Гоголя.
Тогдашний студент университета Н. И. Иваницкий так передавал об этом: «Однажды... ходим мы (студенты) по сборной зале и ждем Гоголя. Вдруг входят Пушкин и Жуковский. От швейцара они, конечно, уже знали, что Гоголь еще не приехал, и потому, обратись к нам, спросили только: «в которой аудитории будет читать Гоголь?» Мы указали на аудиторию. Пушкин и Жуковский заглянули в нее, но не вошли, а остались в сборной зале. Через четверть часа приехал Гоголь, и мы вслед за тремя поэтами вошли в аудиторию и сели по местам. Гоголь вошел на кафедру и вдруг, как говорится, ни с того ни с сего начал читать взгляд на историю аравитян. Лекция была блестящая. Она вся из слова в слово напечатана в «Арабесках»... Видно, что Гоголь знал заранее о намерении поэтов приехать на лекцию, и потому приготовился угостить их поэтически. После лекции Пушкин заговорил о чем-то с Гоголем, но я слышал одно только: «увлекательно!»