Жизнь поэта
Шрифт:
* * *
Если поначалу встречи будущих декабристов в доме Муравьевых, на Фонтанке, были лишь дружескими спорами, то в сердце самого Пушкина, читавшего им свои ноэли, мятежная наука входила глубоко. Вслед за его «Вольностью», первой песнью Свободе, появляются новые волнующие революционные призывы Пушкина.
В Варшаве при открытии первого сейма Царства Польского, 15 марта 1818 года, Александр обещал «даровать» России конституцию.
Но обещание оказалось ложью, обманом - на созванном реакционным Священным союзом Аахенском конгрессе Александр I подписал вместе с австрийским императором-и прусским королем декларацию, по которой самодержцы
Девятнадцатилетний Пушкин откликнулся на эту ложь сатирической рождественской сказкой «Ыоё1», направленной в адрес Александра I:
Ура! в Россию скачет
Кочующий деспот.
Спаситель горько плачет,
А с ним и весь народ.
Мария в хлопотах Спасителя стращает:
«Не плачь, дитя, не плачь, сударь:
Вот бука, бука - русский царь!»
Царь входит и вещает:
«Узнай, народ российский,
Что знает целый мир:
И прусский и австрийский
Я сшил себе мундир.
О радуйся, народ: я сыт, здоров и тучен;
Меня газетчик прославлял;
Я ел, и пил, и обещал -
И делом не замучен».
Смелый ответ дал Пушкин и на просьбу императрицы Елизаветы Алексеевны написать что-нибудь для нее. Просьбу эту передала поэту через Жуковского фрейлина императрицы Н. Я. Плюскова.
Зная, что императрица не сочувствует реакционной политике своего мужа, Пушкин в «Ответе на вызов написать стихи в честь ее императорского величества государыни императрицы Елисаветы Алексеевны» смело выразил свою политическую оппозицию:
Свободу лишь умея славить,
Стихами жертвуя лишь ей,
Я не рожден царей забавить
Стыдливой музою моей.
. . . . . . . . . . . .
И неподкупный голос мой
Был эхо русского народа.
* * *
Революционное сознание Пушкина мужало... Широкое распространение получило стихотворение, обращенное им к своему старшему другу П. Я. Чаадаеву, который нравился ему своим светлым государственным умом, смелостью суждений, исключительными знаниями философии, истории, политики, экономики. Чаадаев оказал большое влияние на развитие вольнолюбивых настроений Пушкина, и юный поэт посвятил ему одно из самых замечательных своих стихотворений, продиктованное горячим патриотизмом, пророческим предвидением крушения самовластья:
Любви, надежды, тихой славы
Недолго нежил нас обман,
Исчезли юные забавы
Как
Но в нас горит еще желанье,
Под гнетом власти роковой
Нетерпеливою душой
Отчизны внемлем призыванье.
Мы ждем с томленьем упованья
Минуты вольности святой,
Как ждет любовник молодой
Минуты верного свиданья.
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
Пронизанное революционным пафосом, твердой верою в падение самодержавия, обращение Пушкина «К Чаадаеву» отвечало надеждам и чаяниям лучшей, передовой молодежи того времени. Оно быстро распространилось в многочисленных списках по России.
* * *
Летний дворец Петра I в Петербурге.
«Пушкин застал еще пышный закат классического величия русского театра в Петербурге», - писал В. Г. Белинский. Поэт страстно полюбил театр, этот волшебный мир классической оперы, трагедии и комедии, драмы и мелодрамы, мифологической пантомимы, балета-феерии с интермедией-дивертисментом. Волшебный мир сцены, в котором, рядом с гениальной Семеновой, пламенным Яковлевым, блистательным Сосницким царили комики-буфф, буфф-арлекины, танцорки, танцовщики-дансёры...
Зачарованный круг партера являл тогда собою любопытное зрелище. Впереди в креслах восседали великосветские львы, законодатели мод, важные сановники, скучающие посетители всех без исключения премьер, снобы, балетоманы. За креслами, стоя, сгрудившись в тесноте, взволнованно следила за ходом театрального действия тогдашняя интеллигенция: литераторы, критики, художники, педагоги, студенты, вообще любители театра.
А наверху шумел раёк, страстный и необузданный, аплодисментами или шиканьем выражавший свои восторги или порицания.
Театр уж полон; ложи блещут;
Партер и кресла, всё кипит;
В райке нетерпеливо плещут,
И, взвившись, занавес шумит.
В Петербурге давали в те годы представления: русская труппа в Большом театре; французская - в Малом, находившемся на Невском, на месте нынешнего театра имени А. С. Пушкина; немецкая - в Новом театре на Дворцовой площади, в доме, стоявшем на месте нынешнего здания архива Главного штаба.