Жизнь-поиск
Шрифт:
Мы сказали, что это нам вроде бы ни к чему, кроме того, курсы были платные…
— То есть как же это «ни к чему»? — возразил Терещенко. — Мы теперь будем получать много новых немецких и швейцарских станков, что же, с каждым будем вот так же маяться? Подавайте-ка заявление на курсы, вот хоть на немецкое отделение. А насчет платы за обучение я договорюсь, чтоб с вас ее не брали. Согласны?
Что нам оставалось делать? Ответили, что согласны, хоть и не были в восторге от такого оборота дела. Так я снова сел за парту и три раза в неделю по вечерам стал заниматься на курсах иностранных языков.
Конечно, элементарно мы освоили
Шлифование резьбы сразу в размер не получалось, поэтому технология была такова: на заготовке калибра Богачев нарезал камнем резьбу «по целому» с припуском на доводку и срезал заходы резьбы с двух сторон, а я доводил калибр резьбовым притиром до размера.
Даже при такой несовершенной технологии новый станок значительно облегчил производство калибров, сократил производственный цикл и повысил качество инструмента.
Примерно к этому же времени относится мое первое в жизни рационализаторское предложение. Оно не представляло собой особой ценности, но, поскольку было первое, я его запомнил. Вот как оно появилось.
В соседнем механическом цехе нарезали круглую резьбу на тонкостенных латунных деталях. Ввиду того что стенка детали была очень тонкая, малейшее биение (эксцентриситет) внутреннего диаметра детали приводило к тому, что резец прорезал стенку насквозь, и деталь, естественно, шла в брак. Было подано несколько предложений по ликвидации эксцентриситета, но ощутимых результатов пока не получилось.
Я был с головой поглощен своими резьбовыми калибрами и на другие работы, да еще в «чужом» цехе, не обращал внимания. А про детали с круглой резьбой я услышал случайно, проходя мимо группы рабочих, обсуждавших с технологом «гиблую» деталь. Я остановился, послушал, повертел в руках деталь с прорезанной насквозь резьбой и пошел к своему станку. Начав работать, вдруг поймал себя на том, что думаю не о калибре, который нарезаю, а об этой испорченной детали.
«А зачем они вообще нарезают эту резьбу? — подумал я. — Ведь стенка-то тонкая. Надо ее выдавливать! Сделать оправку, нарезать на ней круглую резьбу, надеть на оправку тонкостенную заготовку, а в резцедержатель зажать не резец, а вращающийся ролик с профилем этой же круглой резьбы. На станке надо поставить нужный шаг резьбы, попасть роликом во впадину резьбы оправки и пустить ролик по надетой на оправку заготовке. Круглый ролик никогда не прорежет резьбу, а выдавит ее по заданному на оправке размеру…»
Мне кажется, что человек, впервые начавший творчески мыслить и хоть раз решивший самостоятельно какую-нибудь техническую задачу, обязательно загорится делом, и потом его уже не столкнешь с этого пути.
Я был осторожен. Никому не сказав о своей задумке, сам сделал ролик, нарезал резьбу на оправке, выпросил в механическом цехе несколько заготовок и попробовал давить резьбу на своем станке.
Первым мои эксперименты увидел Лаушкин. Он постоял минут пять возле станка, потом сказал:
— А с тебя приходится! Ведь это же дельное рацпредложение! Возьми бланк
Я тогда еще не знал, что это за бланк, и очень смутно представлял себе, что такое бриз. Но я понял, что кроме основной работы есть еще и другая область, в которой я могу быть полезен моим товарищам по профессии.
Предложение было принято, но мое начальство не было от него в восторге, так как изготовление этих деталей из механического цеха передали на наш участок. Мастер был явно недоволен и поглядывал на меня с таким видом, будто хотел сказать: «Знал бы, что ты рационализатор, ни за что не пригласил тебя к себе в токари-лекальщики!» Такая неприязнь руководителя к рационализатору тогда была для меня непонятна.
Мне поручили обучить одну девушку — токаря, работавшую на нашем участке. Я сделал для ее станка оправку с роликом, и девушка отлично справлялась с этой работой. Брака по резьбе больше не было. Мастер мой успокоился и постепенно сменил гнев на милость.
…Начальник цеха не обманул: с 1941 г. мне присвоили 8-й разряд, и я, таким образом, был «причислен к лику королей».
Я был преисполнен гордости, что добился своей цели! С остальными «королями» постепенно подружился, они перестали смотреть на меня косо.
Оставшиеся в живых ленинградцы помнят, как началась война в Ленинграде, как в три часа ночи все проснулись от рева самолетов, летавших над городом, а в пять утра узнали, что над Кронштадтом сбит первый немецкий «коршун».
На второй день войны мы, «забронированные» молодые специалисты, отправились в партком и заявили секретарю, что хотим идти добровольцами на фронт. Два дня ушло на сборы, обмундирование и формирование. Оказалось, что по ленинградским заводам добровольцев набралась целая дивизия, которой присвоили название: Первая красногвардейская добровольческая дивизия. Я был зачислен пулеметчиком в пулеметную роту.
1 июля 1941 г. мы были уже на передовой, где-то между Кингисеппом и Лугой. Немецкая армия рвалась к Ленинграду. На нас обрушилась всей своей мощью немецкая танковая дивизия «Мертвая голова». Мы начали отступать. Сначала к Луге, потом к Сиверской, все ближе к Ленинграду. Ряды нашей пулеметной роты стали редеть.
9 сентября несколько сот немецких самолетов устремилось на город, в район складов, где хранились продовольственные запасы. Склады были уничтожены почти полностью. В городе появились первые руины. Вскоре кольцо немецких войск вокруг Ленинграда сомкнулось. Начались страшные дни и ночи блокады.
В нашу пулеметную роту стало прибывать подкрепление с разных ленинградских заводов, состав ее почти полностью сменился. Позднее я не встречал ни одного бойца из своей роты, который не был бы ранен, а большинство товарищей уже никогда не встречу.
Однажды в начале 1942 г. мы попали под жестокий минометный огонь. Осколок мины впился мне в правое колено. Врачи госпиталя решили, что надо отнять ногу выше колена, но я решительно запротестовал.
Наш госпиталь находился на улице Мира, на Петроградской стороне. Жена и мать разыскали меня и пришли навестить, неузнаваемо исхудавшие, но, как и все ленинградцы, не сломленные круглосуточным артобстрелом, бомбардировками и голодом. От них я узнал, что двоюродные братья Саша и Виктор убиты, а все другие наши родственники умерли с голоду. Выйти из госпиталя с одной ногой значило стать непосильной обузой для еле живых матери и жены. Это было исключено.