Жизнь после смерти в изложении Джерома Эллисона
Шрифт:
В первой мировой войне я потерял брата. Я скорбел о нём. Но я был тогда молод. Шли годы, я терял других любимых и близких мне людей и испытывал скорбь. Добрую часть деятельности священника и занятий медиума составляет общение с людьми, убитыми горем. Меня нельзя назвать незнакомым с горем.
Само чувство тяжёлой утраты – вещь сложная. Нельзя убитого горем человека утешить простым заверением в том, что его близкому, ушедшему в мир иной, хорошо.
Умом-то он, может быть, и знает об этом. Вера в благословенные и светлые новые возможности потусторонней жизни могла бы стать одним из краеугольных камней при сложении человеческого
Наша жизнь – такая, какой мы её проживаем, – состоит главным образом из эмоциональных взаимоотношений между людьми – симпатий и антипатий, притяжения и отталкивания. И в этом смысле жизнь каждого из нас состоит из жизней других. Когда же жизнь одного из нас очевидным образом устраняется из земного бытия, вся сложно переплетённая сеть взаимной зависимости и связи оказывается изменённой, следуют неизбежные болезненные изменения, и самые близкие к ушедшему люди затрагиваются его утратой больше всех. Если человек осознаёт узы, связывающие его с космической и духовной жизнью, с грандиозными перспективами, это может ослабить его боль, но не убрать её. В земной жизни наши духовные тела проходят своего рода инкубационный период, и наши земные, физические, тела обладают в ней своей немалой властью. Они имеют свои привычки, свои потребности, свои впечатления и стереотипы, свои пристрастия к привычным условиям и привязанности. Когда одна из этих цепочек в человеческом поведении должна быть существенно перестроена, мы неизбежно ощущаем боль.
Когда жизнь близкого человека обрывается для нас неожиданно и жестоко, это может привести в движение весь сложный комплекс глубоко скрываемых чувств, с которыми теперь придётся справиться понесшему утрату. Эти чувства настолько обычны и распространены, насколько и сильны; поэтому они и оказались среди тех явлений, на которые Фрейд обратил своё пристальное внимание пионера науки. Помимо простого чувства печали об утрате Зигмунд Фрейд подчас отмечал здесь и действие сложной системы подавленности, потерю интереса к жизни, чувство наказанности или ожидание предстоящего наказания. Фрейд указывал, что с физической смертью человека его «отпечаток», его живое влияние могут не изглаживаться, а с годами усиливаться в памяти и внутренней жизни скорбящего. Напряжение между его «отсутствием» и «эмоциональным присутствием» должно быть признано. «Нормальный исход здесь, – писал Фрейд, – это когда уважение к реальности побеждает». Реальности, конечно, по природе духовны. Здравый ум человека при поддержке понимающих его и сочувствующих друзей постепенно осознаёт, что впечатления земной жизни тускнеют по мере того, как ему открывается правда о никогда не оканчивающемся продолжении человеческой жизни. Иногда, отмечает Фрейд, это происходит медленно: «Каждая частичка воспоминаний и надежд, связующих либидо и объект утраты, изживает себя… и отрыв… совершён…» Хотя процесс этот может быть и медленным, но он при том знании, о котором мы говорим, обязательно происходит.
В 1944 году в журнале «Америкэн джорнэл оф сайкаетри» появилась статья Эриха Линдеманна, посвящённая изучению состояния острого горя, которое пережили
Конечно, случаются и специфические реакции, которые не следуют общей модели. Человек может попытаться забыть о своём горе в приступе лихорадочной активности. Или наоборот, вести себя противоположным образом и никак не высказывать своего горя до тех пор, пока позже, через какое-то время, не последует острый кризис. Но если человек, понесший утрату, не уклоняется от того, чтобы сполна пережить свою боль и полностью осознать значение своей утраты, если он призывает на помощь все свои силы, чтобы перестроить своё бытие, то у него вновь появляется вкус к жизни. Именно в такие периоды ясное представление о том, что наш земной мир – лишь первый из тех, в которых людям предстоит жить, и каждый следующий мир более высоко и тонко организован, чем предыдущий, может помочь человеку в его преображении после тяжёлой утраты.
И наконец, разумеется, для всех нас остаётся проблема встречи со своей собственной смертью, реальности приближения собственной кончины. В моей жизни смерть не раз стучалась в мою дверь – было немало действительно угрожающих несчастных случаев, острых приступов опасных болезней, кризисных состояний из-за моих собственных неразумных пристрастий. Во всех этих случаях мне просто повезло, и я выкарабкался, но, как это с нами бывает, если беду пронесло, мы обо всём забываем.
Я начал работу над этой книгой, ясно осознавая, что она будет для меня последней. У меня было уже столько осложнений с сердцем на протяжении многих лет, что я должен быть исключительным глупцом, чтобы не понимать: скоро наступит и последнее «осложнение». Я бы хотел, чтобы мне удалось быть более сносным пациентом. Мне не хотелось бы стать брюзжащим трудным больным и быть кому-нибудь обузой. Я решительно, до отвращения не люблю быть больным. А готов ли я умереть? Это уже другое. Однажды я уже умирал, и это дало мне одно из самых больших, волнующих и памятных впечатлений всей моей жизни. Я не вижу причины, по которой реальная смерть может оказаться хуже этого испытания. Знаю, что там, куда мы все уйдём, нас ожидают великие перспективы. Надеюсь, что, когда придёт моё время, я успею завершить свою земную работу и выполнить задачу, предназначенную мне в этой жизни: использовать все таланты и способности, данные мне без всякой моей заслуги, чтобы помочь навсегда устранить из разума людей страх перед смертью и слегка приподнять занавес над тем, что лежит за чертой земной жизни.