Жизнь после смерти
Шрифт:
Роскошный лифт с зеркальными стенами доставил посетителей наверх. Дизайн коридора ничуть не уступал тому, что они видели на первом этаже. Вдоль стен стояли покойные кресла, обтянутые темно-коричневой кожей, на стенах висели хорошие копии французских импрессионистов. Прямо не больница, а музей.
Дверь в пятьсот четырнадцатую палату была приоткрыта. Ольга вошла первой и застыла. В комнате никого не было. Единственная кровать была пуста: простыни нет, в головах подушка без наволочки, в ногах лежит свернутое вчетверо одеяло.
– Наверное, это не та палата… –
Ища поддержки, она посмотрела на Шмидта. Тот пожал плечами и опустил взгляд. Ему все стало ясно. Ошибки не было, это была та самая палата, в которой лежала Елизавета Андреевна.
Из коридора послышались торопливые шаги: между охранниками, перекрывшими вход в палату, с трудом протиснулась дежурная медсестра, изящная, интеллигентного вида женщина. Оценив ситуацию, она взяла Олю под руку и сочувственно произнесла:
– Вы к Елизавете Андреевне? Она скончалась час назад. Приношу вам свои соболезнования. – Заметив, что Оля едва стоит на ногах, сестра подвела ее к постели и почти силой усадила на краешек. По лицу Оли потекли слезы, но она их не замечала.
Медсестра начала что-то говорить о болезни Елизаветы Андреевны и ее преклонном возрасте, о том, что врачи очень старались, но так и не смогли помочь…
Ольга не слышала и не слушала. Она поняла только одно – бабушки нет. Нет самого близкого человека, дорогого ей человека… Оборвалась последняя связь с тем прежним миром, в котором она жила до знакомства с Сашей Беловым.
Она вспоминала ее маленькое, покрытое добрыми морщинками лицо, ее постоянную заботу о ней и Ване, и нескончаемые хлопоты по дому… Ольга сознавала, что так, как ее любила бабушка, ее уже никто и никогда не будет любить. И еще она понимала, что в смерти Елизаветы Андреевны виновата она. Нельзя было оставлять ее одну. Бабушка так была привязана к ней и Ваньке!
– Оля, что с тобой? Тебе плохо? – Шмидт осторожно дотронулся до ее плеча и протянул свой носовой платок.
Но Ольга смотрела сквозь него, словно не замечая. Тогда он наклонился, аккуратно коснулся несколько раз платком ее щек и глаз, а потом вложил его в ее в руку.
– Оля, ты не волнуйся, мы все организуем, как полагается. А теперь надо идти. Ванька в машине ждет, и вообще, пора ехать.
– Да, конечно. – Она поднялась и, словно на автопилоте, направилась к выходу. Шмидт и охранники молча расступились перед ней…
Оставшись одна, сестра подошла к постели, поправила свернутое одеяло и взбила подушку, хотя в этом не было никакой надобности…
В машине Ольга не проронила ни слова, но плакать перестала. Она ушла в себя, а Шмидту не хотелось донимать ее пустыми разговорами. Иногда лучше молчать, чем говорить. Они долго ехали на западную окраину столицы, где находилась квартира Шмидта. У Ольги было время успокоиться…
Наконец они остановились на выложенной темно-розовой плиткой стоянке у входа в суперсовременную жилую башню из стекла и бетона, с архитектурными излишествами на фасаде и, по московскому обычаю, непременным шпилем наверху. Была уже поздняя
Ванька так и не проснулся, и Шмидту пришлось нести его на руках. Охранники остались в машине.
Скоростной лифт в одно мгновение вознес их на запредельную высоту. Из окна огромного лестничного холла далеко внизу были видны огни московских кварталов и длинные цепочки фонарей городского освещения, похожие на застывшие трассирующие очереди. Вся Москва была как на ладони. Шмидт открыл дверь ключом и пропустил Ольгу в квартиру. Следом вошел сам. Ваньку он осторожно положил на диван в гостиной, потом повернулся к Ольге.
– Располагайся. Здесь вы сможете спокойно пожить некоторое время. В любом другом месте будет небезопасно.
Он показал Ольге расположение комнат и других помещений.
– Спальные принадлежности здесь, холодильник забит под завязку. Если что-то понадобится, мой номер в памяти телефона стоит первым. Звони. А сейчас не буду вам мешать.
Ольга протянула ему на прощанье руку. Шмидт задержал ее в своей чуть дольше, чем следовало бы. Но опять воздержался от комментариев. Да Ольге и не хотелось ни с кем разговаривать. Когда он ушел, она вздохнула с облегчением. Сейчас ей надо было побыть одной…
Проводив Шмидта, Ольга подошла к окну и долго смотрела вниз на огни города. Ее собственная жизнь показалась ей полностью лишенной смысла перед лицом всевластной смерти. Вот и не стало бабушки! К чему эти метания и самокопания, вся эта бессмысленная суета, гонка за деньгами и собственностью, если для всех конец один?
Она вдруг поймала себя на том, что совсем перестала вспоминать о Саше. Где он? Жив ли? Она не желала ему зла, но и видеть его сейчас не хотела. Пожалуй, она вообще не хотела его видеть…
Ваньке она постелила в одной из комнат на большом диване и перенесла его туда из гостиной. Хорошо хоть, что он так ничего и не узнал о случившемся. Намаялся бедный за день, да и пересечение часовых поясов никому на пользу не идет, тем более ребенку.
После этого Ольга пошла в ванную. Ни джакузи, ни прохладный душ не помогли ей расслабиться. Полотенца под рукой не было, но на вешалке висел большой махровый халат – мужской, черный в синюю полоску. Ольга, не вытираясь, накинула его на себя и направилась в спальню. Халат был ей так велик, что полы его шлейфом волочились за ней по паркету.
Потом Ольга долго лежала без сна, глядя в потолок. Сон не шел, в голову лезли мрачные мысли. По сути, она осталась одна на целом свете с малолетним сыном, без мужа, без родственников, без близких, а против нее ополчилась чуть ли не вся криминальная Москва.
И перед ней всего два пути: отойти в сторону, или, как говорят братки, "соскочить", и остаток жизни провести в страхе, ожидая каждую минуту пули киллера. Или встать во главе империи Белова, соединить в одно целое ее разрозненные части, чтобы обеспечить себе и сыну – главное, сыну – достойный образ жизни и соответствующий уровень безопасности. Кажется, есть человек, который может ей в этом помочь… Вот только хватит ли у нее сил и характера?