Жизнь после смерти

Мать немало потрудилась для приобщения меня к вере. Я ходила на занятия по изучению катехизиса. Мне купили куклу, изображавшую монахиню, – будто сомнительное удовольствие сменить апостольник кармелитки на фартук бенедиктинки могло вдохнуть в меня хоть немного набожности. Мама, что больше всего запомнилось, по вечерам читала вслух Библию. Каждый раз, когда наступало время отходить ко сну, она «пропахивала» главу или две, порой передавая священную книгу мне – чтобы в соответствующие моменты я могла видеть цветные иллюстрации, связанные с притчами или чудесами. Рушащиеся крыши Иерихона. Шествующий по воде аки посуху Иисус с воздетыми к небу ладонями. Воскрешенный Лазарь – на рисунке в Библии он чем-то напоминал завернутого в мамины тряпки Бориса Карлоффа: казалось, несчастного сильно ударили, сбили с ног, но он, задыхаясь, смог наполовину приподняться. Мне не верилось во все это, поскольку для меня существовал другой бог – тот, который носил очки в лаборатории, умел обращаться с предметным стеклом микроскопа, а также желал знать, возможны ли эти

чудеса, если взглянуть на них с научной точки зрения. Благоверие не брало меня в плен, потому что на его пути вставала наука. Стены обрушились от рева труб – или землетрясение лишь по совпадению произошло как раз тогда, когда святые дули в них? И не могло ли быть так, что Иисус ступал по отмели недалеко от берега – ведь известно, что атолловые заросли иногда находятся всего в нескольких дюймах под поверхностью воды? А вдруг Лазаря просто погребли прежде времени? Я не утверждаю, что чудес, о которых идет речь, не было. Я лишь заявляю, что предпочла бы иметь некоторые доказательства.

Нельзя сказать, что наука всегда утверждает истину. Она может ошибаться так же, как мужчины и женщины, которые ею занимаются. На любой вопрос, который может быть задан, у науки есть ответ. Но она оставляет за собой право пересмотреть его, если появятся новые данные. В ранние 1980-е наука впервые показала мне, что не лишена слабостей: тогда я узнала, что бронтозавры жили в условиях сухой и каменистой пустыни. Однако научно-популярная книжка, попавшаяся мне в детстве, рисовала их наполовину погруженными в мутную воду, а по сторонам простиралась зеленоватая трясина. Тираннозавры на страницах книги стояли прямо, как принято на приеме в приличном обществе, или неуклюже передвигались со скоростью Годзиллы. В действительности же они, как нам рассказали позже, могли бегать, устремляясь вперед, словно хорошие спринтеры – очень быстро, пригнувшись и приподняв хвост. Наука подкупала нас выгодами кровопускания и убеждала в том, что меланхолия лечится мышьяком, а эпилепсия – гусиным пометом. Сегодня в этом смысле мало что изменилось: гормонозаместительная терапия из чуда буквально на наших глазах превратилась в бедствие. Жиры, полтора десятка лет рядившиеся в мантию демона-убийцы, вдруг без предупреждения передали эту роль углеводам. Некоторое время я вела небольшую колонку под рубрикой «Альтернативное мнение» и в поисках материала для нее просматривала различную медицинскую литературу. Обнаружить в ней ученые рекомендации, утверждавшие, скажем, что пережаренное мясо полезно, а лечение ран соком алоэ вредно, было не так уж сложно.

Тем не менее наука остается для меня единственным божеством – со всеми ее изъянами подобного рода. Именно поэтому я и решила обратиться к ней, чтобы выяснить, каков ее взгляд на жизнь после смерти. Что утверждает на этот счет религия, я знаю, но чувствую, что остаюсь в смущении. Религия не дает единого, целостного, здравого в научном смысле и доказательного сценария. Религия учит, что ваша душа отправляется на небо, или, возможно, в чудесный сад с семью ярусами, или же переселяется в новое тело. А может быть, вы просто остаетесь лежать где-то, укутанный в саван, и ждете второго пришествия Христа. Разумеется, из всего этого правдой может быть только что-то одно. Значит, религия задает миллионам людей не слишком верное представление о потустороннем. Пожалуй, лучше делать ставку на науку.

В конце концов, наука имеет право заявить: «Да, именно так». Если действительно существует душа – суть, покинувшая тело, но продолжающая жить независимо от мозга человека, – то мы, ученые люди, должны об этом знать. Как заметил один из первооткрывателей структуры ДНК [1] и автор книги «Поразительная гипотеза: наука ищет душу» («The Astonishing Hypothesis: The Scientifi c Search for the Soul») Фрэнсис Крик (Francis Crick), «вы – ваши радости и печали, воспоминания и амбиции, чувство личной идентичности и свобода воли – фактически суть нечто большее, чем поведение большого числа нервных клеток и связанных с ними молекул».

Но можете ли вы доказать это, доктор Крик? Если нет, то остается лишь утверждение Ветхого Завета о Бытии Божием. Или мнение одного из убеленных сединами всезнающих стариков, известных своими чудачествами. Мне же нужны доказательства. Или свидетельства – например, о том, что некая форма бестелесного сознания продолжает существовать и тогда, когда тело закрывает лавочку. Или обоснование невозможности такого существования.

Доказательство – замечательно удобная вещь. Когда я была маленькой, меня беспокоило, что однажды та невидимая сила, которая поддерживает мою жизнь на Земле, иссякнет – без всякого предупреждения. И я унесусь в космос, поднимаясь все выше и выше, как воздушный шарик на дружеской вечеринке, пока не заледенею, или не взорвусь, или не задохнусь, а может быть, со мной случится все сразу. Потом я узнала о существовании земной гравитации, о том, что большое тело притягивает к себе малое. Выяснилось, что на этот счет имеются научные доказательства, и я больше не боялась улететь неизвестно куда. Меня стали беспокоить угри на лице и вопрос о том, мечтает ли обо мне Пат Стоун. Тревожили меня и другие проблемы подобного рода, но наука в этом случае прийти на помощь не могла.

Было бы особенно славно полагать, будто у меня уже есть ответ на вопрос о том, что же именно происходит, когда мы

умираем. Как будто просто гаснет свет, и все – сон на миллионы лет? Или какая-то часть меня – то, что свойственно именно мне – продолжает существовать? На что это похоже? И чем я буду занята весь день? И найдется ли там розетка, чтобы подключить мой ноутбук?

Многое из того, о чем я расскажу далее, уже было предпринято учеными или осуществляется ими в настоящее время. Я имею в виду людей, использующих для своих исследований научные методы и работающих в уважаемых университетах и институтах. Верное направление задает, как и в случае с юридическими делами, точное знание. Меня не интересуют философские дебаты о душе (вероятно, просто потому, что я не понимаю их). Не собираюсь я пересказывать и анекдотичные объяснения о личном духовном опыте, которыми делятся с нами другие люди. Такие рассказы могут быть по-своему занимательными и порой приковывают к себе внимание, но в них нет доказательности. С другой стороны, цель моей книги – не развенчивать нечто ложное. Скептики и разоблачители, пожалуй, нуждаются в поддержке, но их деятельность предполагает достижение конечных результатов. Я же изо всех сил стараюсь не навязывать никаких заключений и избегаю заранее обусловленных действий.

Проще говоря, эта книга обращается к тем, кто готов признать, что у нас есть душа, которой уготована жизнь после смерти, но кому сложно просто принять это на веру.

Многие серьезные вопросы, на которые мы пока не нашли ответа, подвергаются постоянным абсолютно приземленным бесконечным нападкам, смешанным с хихиканьем. Спиритуалисты третируют наши попытки получить ответ на эти вопросы как дань науке. Если вы обнаружили эту книгу в той секции вашего местного книжного магазина, где торгуют изданиями нью-эйдж (New Age), не сомневайтесь: ее поставили туда явно по ошибке. Не читайте ее. Если же вы увидите эту книгу в разделе, скажем, садоводства или катеров и яхт, то знайте: ее и туда поставили по ошибке. Правда, в этом случае вы все же можете получить удовольствие от знакомства с ней.

Шестое августа 1978 года пришлось на воскресенье и праздник Преображения Господня. В тот вечер папа Павел VI лежал у себя в спальне. С ним были его врач и двое секретарей – монсеньор Паскуале Маччи и отец Джон Мейджи. В 9 часов 40 минут пополудни после сильного сердечного приступа его святейшество скончался. В тот же самый момент часы-будильник на его ночном столике зазвонили. Вспоминая об этом эпизоде, люди говорят о «любимом польском будильнике папы». Он купил эти часы в 1924 году в Варшаве и во всех своих путешествиях никогда не расставался с ними. Казалось, папа так же любил эту вещь, как фермеры – стареющих, медлительных собак, а дети – свои одеяльца. Будильник всегда был поставлен на 6:30 – в том числе и в тот день, когда папа умер.

Впервые эту историю я с замиранием сердца обнаружила в рассчитанном на легковерных читателей сборнике предполагаемых свидетельств загробного существования. Не помню названия книги, хотя заголовок одной из глав, посвященных спиритическому общению, в памяти остался – «Связь с умершим». В одном из рассказов сборника звонок, сопровождавший уход папы Римского из жизни, выдавался за доказательство влияния на работу часов [2] покидавшего тело духа его святейшества. «Понтифик» («Pontiff»), популярная биография Павла VI, передает эту историю с тем же преувеличенным драматизмом: «В тот самый момент старенький будильник, уже сработавший в 6:30 утра и более не заводившийся, начинает пронзительно звенеть…» В книге Питера Хебблетуэйта (Peter Hebbletwaite) «Павел VI – первый современный папа Римский» («Paul VI: The First Modern Pope») мы находим другой взгляд на происходившее. Утром своего последнего дня папа спал дольше обычного. Проснувшись, он спросил, который час, и ему ответили: 11 часов. «Павел открыл глаза и взглянул на свой польский будильник – на циферблате значилось 10:45. «Взгляните, – сказал папа, – мой старенький верный будильник устал. Как и я». Паскуале Маччи попробовал завести часы, но при этом сбил время, на которое был установлен звонок». Согласно этой версии, будильник прозвенел в момент смерти папы потому, что Маччи случайно установил именно это время.

Я склонна принять сторону Хебблетуэйта, и на это у меня есть две причины. Во-первых, в его книге есть скрупулезно проставленные ссылки, а во-вторых, автор не приукрашивает жизнь папы. Например, в последней главе описывается, как тот смотрит телевизор, лежа в постели. И вся соль в том, что первый католик его святейшество папа не только смотрит примитивный вестерн, но и тревожится, следя за развитием действия на экране. Хебблетуэйт приводит слова присутствовавшего при этом отца Мейджи: «Павел VI ничего не понимал в сюжете и постоянно спрашивал меня: «Кто здесь хороший парень? А кто плохой?» Папа воодушевлялся только тогда, когда на экране появлялись лошади». Хебблетуэйт рассказывает все так, как было на самом деле.