Жизнь после жизни
Шрифт:
Заслышав в коридоре грохот его шагов, сопровождаемый индейским боевым кличем, Урсула поспешила спрятать свою любимую куклу для рукоделия, королеву Соланж, под подушку, чем ее и спасла, тогда как несчастная дама в кринолинах не по своей воле вылетела из окна и разбилась на шиферной крыше.
— Я только хотел посмотреть, что получится, — ныл Морис, когда Сильви призвала его к ответу.
— Ну что ж, теперь ты знаешь, — сказала она.
Истерика Памелы ее изрядно утомила.
— Сейчас идет война, — сказала она дочери. — На фронте бывают трагедии пострашнее,
Пожертвуй тогда Урсула Морису королеву Соланж, сделанную из прочной древесины, дама в кринолинах была бы жива.
В ту ночь Боцман, который вскоре издох от чумки, открыл носом дверь и в знак сочувствия положил тяжелую лапу на одеяло Памелы, а потом улегся спать на коврике между их кроватями.
На другой день Сильви упрекнула себя за бессердечие к детям и приобрела на той же ферме другого котенка. Котята на ферме не переводились. В округе имела хождение кошачья валюта — родители расплачивались ею с детьми как за достижения, так и за огорчения: за сданный экзамен, за потерянную куклу.
Как ни старался Боцман оберегать котенка, ровно через неделю на него наступил Морис, когда самозабвенно играл в войну с братьями Коул. Сильви спешно подобрала маленькое тельце и отнесла Бриджет, чтобы предсмертная агония завершилась без свидетелей.
— Я не нарочно! — вопил Морис. — Откуда я знал, что эта козявка под ногами вертится!
Сильви дала ему пощечину, и он разревелся.
Больно было видеть, как он мучится, ведь это и вправду произошло случайно, и Урсула попыталась утешить Мориса, чем разозлила его еще сильнее, а Памела, конечно, позабыла все приличия и вцепилась ему в волосы. Тем временем братья Коул дали деру и теперь отсиживались у себя дома, где не было места бурным эмоциям.
Изменить прошлое было иногда труднее, чем изменить будущее.
— Головные боли, — сказала Сильви.
— Но я психиатр, — отвечал ей доктор Келлет, — а здесь требуется невролог.
— И странные сновидения, и ночные кошмары, — искушала его Сильви.
Этот кабинет как-то успокаивает, подумала Урсула. Стены, облицованные дубовыми панелями, гул камина, пушистый красно-синий ковер на полу, пара кожаных кресел и какой-то необыкновенный сосуд для чая — все это было знакомо.
— Сновидения? — Доктор Келлет надлежащим образом поддался искушению.
— Именно так, — подтвердила Сильви. — Она еще и лунатик.
— Разве? — испугалась Урсула.
— И постоянно проявляет своего рода d'ej`a vu. — Последние слова Сильви произнесла с некоторой неприязнью.
— В самом деле?
Доктор Келлет потянулся за изящной пенковой трубкой и постучал ею о каминную решетку, вытряхивая пепел. Чаша в форме головы турка почему-то оказалась знакомой, как старая подруга.
— Ой, — выпалила Урсула, — я здесь уже бывала!
— Вот видите! — торжествующе воскликнула Сильви.
— Хм… — задумался доктор Келлет. Повернувшись к Урсуле, он обратился к ней без посредников: — Ты что-нибудь слышала
— Да, конечно, — с готовностью откликнулась Урсула.
— Ничего она не слышала, я уверена, — сказала Сильви. — Это католическая доктрина? А что это у вас там? — спросила она, заинтригованная необыкновенным чайным сосудом.
— Самовар, из России, — ответил доктор Келлет. — К России я не имею никакого отношения, мой родной город — Мейдстон, но до революции меня занесло в Санкт-Петербург. — А потом вновь обратился к Урсуле: — Могу я тебя попросить что-нибудь нарисовать? — И подтолкнул к ней карандаш и лист бумаги. — Угостить вас чаем? — спросил он Сильви, которая все еще глазела на самовар.
Она отказалась, признавая лишь тот чай, который наливается из фарфорового чайника.
Урсула закончила рисунок и сдала его на проверку.
— Это еще что? — Сильви заглянула через плечо дочери. — Какое-то кольцо или браслет? Корона?
— Нет, — сказал доктор Келлет. — Это змея, кусающая себя за хвост. — Он одобрительно покивал и объяснил Сильви: — Она символизирует цикличность вселенной. Время — это конструкт, а в реальности все течет, нет ни прошлого, ни настоящего, есть только сейчас.
— Как афористично, — чопорно выговорила Сильви.
Доктор Келлет опустил подбородок на сцепленные пальцы.
— Знаешь, — сказал он Урсуле, — я думаю, мы с тобой прекрасно поладим. Хочешь печенья?
Ее озадачивало только одно. На боковом столике не было фотографии Гая (который погиб в битве при Appace) в белой форме крикетиста. Сама того не желая — этот вопрос вызывал слишком много других вопросов, — она спросила:
— А где же фотография Гая?
И доктор Келлет сказал:
— Кто такой Гай?
Похоже, теперь нельзя было полагаться даже на нестабильность времени.
— Скромный «остин», — сказала Иззи. — Малолитражка, хотя и четырехдверная. Но по цене близко не стояла к «бентли». Да что там говорить, это народный автомобиль, не чета твоему роскошеству, Хью.
— Куплен, естественно, в кредит, — поддел Хью.
— Ничего подобного: вся сумма внесена сразу, наличными. У меня есть издатель, у меня есть деньги, Хью. Обо мне не волнуйся.
Все восторгались сверкающим ярко-вишневым автомобилем, и в конце концов Милли сказала:
— Мне пора, у меня сегодня вечером открытый экзамен по хореографии. Большое спасибо за чудесный праздник, миссис Тодд.
— Постой, я тебя провожу, — вызвалась Урсула.
Возвращаясь домой, она не пошла кратчайшей дорогой, вдоль дальней кромки сада, а предпочла окольный путь и едва увернулась от несущегося ей навстречу теткиного автомобиля. На прощанье Иззи беспечно махнула рукой.
— Кто это был? — спросил Бенджамин Коул, резко вильнув на велосипеде и врезавшись в живую изгородь, чтобы не погибнуть под колесами «остина».