Жизнь после жизни
Шрифт:
Одно резкое движение — и все револьверы сидящих за столом уже направлены на нее.
Вдох. Выстрел.
Урсула спустила курок.
Наступила темнота.
Снег
11 февраля 1910 года.
Тук-тук-тук. Стук в дверь Бриджет вплетался в ее сон. Во сне она была у себя дома, в родном графстве Килкенни, и в комнату к ней стучался призрак ее бедного отца, стремившегося вернуться к семье. Тук-тук-тук. Она проснулась со слезами
— Бриджет, Бриджет? — вопрошал настойчивый шепот миссис Тодд.
Она перекрестилась: коли тебя среди ночи будят, добра не жди. Неужто мистер Тодд в Париже попал в беду? Или на Мориса напала хворь, или на Памелу? Выбравшись из кровати, она выскочила в холодный коридор мансарды. В воздухе пахло снегом. За порогом тесной комнатушки, согнувшись в три погибели, стояла Сильви, готовая вот-вот лопнуть.
— Роды начались раньше срока, — проговорила она. — Сумеешь мне помочь?
— Я? — пискнула Бриджет.
Ей было всего четырнадцать, но о родах она знала достаточно, причем больше плохого. На глазах у Бриджет родами умерла ее родная мать, но об этом она хозяйке не рассказывала. А уж теперь и тем более прикусила язык. Она помогла Сильви спуститься в спальню.
— Вызывать доктора Феллоуза бесполезно, — сказала Сильви. — Ему не пробиться через заносы.
— Ох, Пресвятая Богородица! — завопила Бриджет, когда Сильви опустилась на четвереньки, как животное, и застонала.
— Боюсь, ребенок уже пошел, — выдавила Сильви. — Пора.
Бриджет уговорила ее вернуться в постель, и начались их долгие одинокие ночные труды.
— Ой, мэм, — вскрикнула Бриджет, — она вся синюшная, вся как есть!
— Девочка?
— Пуповина обмоталась вокруг шеи. Ох, святые угодники, батюшки мои. Задохнулась, бедная малютка, удавилась пуповиной.
— Надо действовать, Бриджет. Что нам делать?
— Ох, миссис Тодд, — заголосила Бриджет, — она нас покинула. Умерла, не пожив.
— Нет. — Сильви тяжело поднялась и села на красно-белой груде окровавленных простыней, дотянулась до туалетного столика, дернула на себя ящик и стала яростно шарить внутри.
— Ой, миссис Тодд, — голосила Бриджет, — нельзя вам вставать! Что ж теперь поделаешь. И мистера Тодда, как на грех, нету.
— Тихо, — шикнула на нее Сильви и подняла над головой свой трофей: пару хирургических ножниц, блеснувших под лампой. — Нужно быть готовой ко всему, — прошептала она. — Поднеси малышку к свету, чтобы мне было видно. Живее, Бриджет. Время не терпит.
Чик-чик.
Без ученья нет уменья.
В просторные и светлые дали{205}
Май 1945 года.
Они сидели за угловым столиком в пабе на Глассхаус-стрит. Их подбросил до Пикадилли сержант американской армии, который тормознул, когда они голосовали на окраине Дувра. Они в последний момент втиснулись на палубу американского военно-транспортного парохода в Гавре — самолета пришлось бы ждать двое суток. Строго говоря, оба находились в самоволке, но им было плевать.
После Пикадилли это был уже третий по счету паб; они единодушно решили, что изрядно напились, но непременно должны продолжить. В субботний вечер везде было полно народу. Они пришли
— Ну что ж, — сказал Вик, поднимая стакан, — за наше возвращение.
— Давай, — подхватил Тедди. — За будущее.
Его сбили в ноябре сорок третьего и отправили на восток, в Шталаг Люфт VI. Это было не самое страшное — будь он русским, было бы гораздо хуже, с русскими обращались как с животными. Но в начале февраля их среди ночи подняли с нар привычным «Raus! Raus!» [68] и погнали на запад в связи с наступлением русских. Это выглядело кривой усмешкой судьбы: через пару дней их бы освободили. Не одну неделю они, питаясь впроголодь, шли колонной по двадцатиградусному морозу.
68
«Пошел! Пошел!» (нем.)
Дерзкий коротышка Вик, старший сержант авиации, был штурманом «ланкастера», сбитого над Руром. Кого только война не сводила вместе. Во время марша они как могли поддерживали друг друга. Скорее всего, их товарищество (ну, возможно, в сочетании с редкими посылками от Красного Креста) и спасло жизнь обоим.
Тедди был сбит под Берлином; в последнее мгновение он сумел выброситься с парашютом. Он старался выровнять машину, чтобы дать экипажу шанс спастись. Капитан не имеет права покидать корабль, пока на борту остается хотя бы один матрос. Похожий неписаный закон действовал и на борту бомбардировщика.
«Галифакс» был от носа до хвоста охвачен пламенем, и Тедди решил, что для него все кончено. Почему-то ему даже стало легче на сердце: он вдруг понял, что все будет путем, — сейчас придет смерть и о нем позаботится. Но смерть не пришла, потому что его радист, австралиец, заполз в кабину, закрепил у Тедди на спине парашют и прохрипел: «Пошел, болван». Больше он не видел этого парня, как не видел и других ребят и даже не знал, живы ли они. Он выпрыгнул в последнее мгновение; парашют раскрылся у самой земли. К счастью, он отделался переломами лодыжки и запястья. Его доставили в госпиталь; местные гестаповцы пришли за ним прямо в палату с бессмертными словами: «Для тебя война окончена» — эту фразу слышал, считай, каждый попавший в плен летчик.
Как положено, он заполнил карту военнопленного и стал ждать письма из дому, но все напрасно. Два года он подозревал, что Красный Крест не включил его в списки военнопленных и что родные ничего не знают о его судьбе.
Окончание войны застало их в дороге, где-то под Гамбургом. Вик с удовольствием повторял конвоирам:
«Ach so, mein Freund, f"ur zu die Krieg ist fertig». [69]
— Удалось тебе связаться со своей девушкой, Тед? — спросил Вик, когда Тедди протиснулся назад к их столику от барной стойки, где лестью уломал буфетчицу дать ему телефонный аппарат.
69
«Вот так-то, друг мой: для тебя война окончена» (нем.).