Жизнь продолжается. Записки врача
Шрифт:
Утром снова шел дождь. В доме было темно, как в сумерки. Делать было нечего. Я лежа читала в своей комнате. Уехать домой мы должны были послезавтра.
Проспав на печке до обеда, бледный и несчастный пришел Иван. Он опустился на колени, упершись локтями в край постели, обхватил свою голову руками и тихо спросил: «Я обидел тебя?» Я ответила: «Ты был пьян как свинья! Я не могу, когда ты теряешь облик!» Он горестно прошептал: «Прости меня. Я никогда не могу тебя обидеть, а кто посмеет — убью!» Вглядевшись в его лицо, я поняла — это правда. Илья Пророк оглушительными раскатами грома и вспышками молний обозначал свое грозное присутствие. В горе нельзя жалеть, надо помогать. «Ладно! Прости и ты меня! — сказала
Мои неуклюжие слова «свинья», «облик», наверное, врезались в его сознание навсегда. И действительно, в течение полувека я никогда не видела его пьяным. Он не терял своего облика, несмотря на бесчисленные компании и застолья во время военной службы, а также на многочисленные банкеты, фуршеты и гости в более зрелые годы.
Ваня чутко уловил, что я догадалась о его истинных чувствах, но не в силах на них ответить. Он тактично предоставил времени излечивать меня от горя. Поняв, что получил прощение, он радостно закричал: «Идем скорее в лес! Не можем же мы уехать без грибов!»
Накрывшись вместо зонтов рядном (накидками, сплетенными из стеблей льна), мы отправились в лес за белыми груздями. Принося корзины грибов, тут же высыпали их в специальную бочку с пробкой у дна. Хозяйка мыла и отмачивала грибы в проточной воде. Последний день офицерского сорокапятидневного отпуска мы посвятили засолке груздей на зиму в небольших деревянных ведерках, ушатах, один из которых увезли с собой в Москву. Но не только старинный ушат покидал родной дом. С нами уехала старшая из девочек, сестра Вани. С ее устройством в гарнизоне было множество хлопот. Я взяла над ней шефство, что было большой помощью другу.
С этого памятного праздничного дня наши отношения стали более строгими, предупредительными и осторожными. Учились мы упорно и напряженно. От сессии к сессии лучше и лучше, что отмечалось повышенной стипендией. Я совсем перестала болеть, похорошела и окрепла.
Вне учебы мы не виделись, за исключением воскресных дней. Ваня был любимцем всех членов нашей семьи и приезжал к обеду. Бабушка Поля в нем души не чаяла и не знала, как отблагодарить за мое выздоровление. Она не уставала к каждому выходному дню печь разнообразные вкусные пироги.
Одна только мама принимала его прохладно: парень деревенский, незнатный. Но именно его род и был заслуженно знатным родом поволжских богатырей: искусных плотников, героических воинов и тружеников-мельников, известных во всей округе. Позже я узнала, что водяная мельница у села, где мы были в гостях, тоже принадлежала когда-то Ваниному дедушке.
Московская молодежь, пережившая ужасы войны и отдавшая ей свои юные годы, просто набросилась на книги. Читали везде: в транспорте, на остановках, на отдыхе, в очередях. В библиотеки ходили почти так же часто, как в булочные. Ваня открыл для себя иностранных авторов: Дюма, Диккенса и других, а также обширную отечественную классику. Для меня было загадкой, как можно прочитать такое количество книг одновременно с учебной литературой? Он обладал необыкновенной памятью и никогда не забывал прочитанное. Я убедилась в этом, работая с ним вместе, когда коллеги обращались к нему с вопросами, как к справочнику.
Каждое воскресенье после домашнего обеда мы уходили в театр или на концерт. Проводив меня до дома, он спешил на электричку.
В течение двух лет после возвращения из деревни мы знакомились с культурной жизнью столицы и хорошо в ней ориентировались. Цены на билеты были вполне доступными, но чтобы купить их, москвичи с вечера вставали в очередь у касс. Однако в нашей группе культоргом была фронтовичка Рита, организованно снабжавшая нас билетами. В ее очереди Ваня имел первый номер.
Наша жизнь была нелегкой. В ней не было никакой роскоши,
СВАДЬБА
На нашу студенческую свадьбу собралась вся группа студентов мединститута, наполовину состоящая из фронтовиков. Из двухкомнатной квартиры в старом доме на Большой Грузинской улице моими родственниками была удалена вся мебель. В одной из комнат остался обеденный стол, раздвинутый во всю его длину, в другой ожидались танцы. У нас с Ваней студенческая дружба, длившаяся три года, превратилась в пылкую любовь и привела к браку, несмотря ни на какие жизненные трудности первых послевоенных лет.
Среди собиравшихся гостей я с удивлением увидела несколько незнакомых лиц и среди них седовласого, стройного генерала с женой. Их усадили на почетные места, и свадебное застолье началось.
Первый тост был предоставлен самому пожилому человеку, моей бабушке, за ней последовали родители. Затем встал генерал. Рассказав присутствующим о гибели родителей Ивана, он возложил на себя ответственность и удовольствие поздравить молодых в качестве посажёного отца жениха.
«Дело было так...» — продолжил генерал и рассказал, что 22 июня 1941 года в Первой Московской Пролетарской мотострелковой дивизии, где он был врачом полка, а Иван фельдшером срочной службы, была объявлена боевая тревога. На машинах с полным боевым вооружением дивизия двинулась по шоссе Москва — Минск навстречу наступающему врагу. Утром 23 июня она прямо с марша заняла боевые позиции по реке Березине фронтом в пятьдесят километров и приняла на себя мощный удар противника. На трое суток полки дивизии остановили и частично уничтожили танковый клин Гудериана, стремившийся к Москве. Здесь враг столкнулся с серьезным сопротивлением бойцов Первой Московской Пролетарской дивизии. Немцы не могли прорвать фронт обороны и начали обходить ее с флангов. Дивизия, истекающая кровью, отступала. Под городом Орша врач полка был контужен и ранен. От непереносимой боли и страха попасть в плен раненый пытался застрелиться. Ваня отнял у него оружие, взвалил себе на спину и понес вслед за отступающими. Доктор приказывал ему: «Брось, догоняй своих!» — но он не подчинялся его приказу. Через несколько суток Иван вынес его к Смоленскому плацдарму. Посадив доктора в машину госпиталя, эвакуирующую раненых, сам пошел воевать дальше.
Доктор безуспешно искал его всю войну и вдруг нашел в 1945 году в Москве, в своем кабинете с рапортом о демобилизации. Такого офицера-героя он отпустить из армии не мог. Было принято решение: в порядке исключения из правил оставить его на действительной военной службе в подмосковной воинской части и разрешить закончить высшее медицинское образование в гражданском вузе.
Сказав свой тост, генерал выпил вино, грохнул бокал об пол и со слезами принялся целовать Ваню,
а затем всех нас, своих будущих коллег, веселых и живых. Только тогда я осознала, за какого геройского парня вышла замуж.
Всю ночь мы не давали покоя соседям своими песнями и плясками. Наш старый дом не обрушился, как думала я, только потому, что квартира располагалась на первом этаже. Утром у окон остановилась грузовая машина из воинской части, где служил Ваня. Ее командир был нашим гостем. Он сел в кабину с шофером. Мы с мужем устроились в пустом кузове. Заполнить его было нечем. Мое приданое состояло из одного чемодана и нескольких связок книг. Неожиданно машина остановилась у мебельного магазина. Командир сказал: «Выбирай, хозяйка, наш свадебный подарок». Им оказался новый красивый диван.