Жизнь-река
Шрифт:
Мой прапрадед донской казак Емельян Гусаченко. О нём известно лишь, что в небытие он ушёл в станице Липово Ромненского уезда Черниговской губернии. У него остался сын Иван, мой прадед. О нём знаю чуть больше.
Иван Емельянович Гусаченко, со слов моего отца, служил в казачьем конвое, охранявшем, якобы, самого царя. (Полагаю: Александра Третьего). Имел какую–то медаль и по две нашивки на погонах. (Младшего урядника?) У Ивана Емельяновича был сын Зиновий, мой дед.
Зиновий Иванович Гусаченко, родился в 1872 году. Был он двухметрового роста! Георгиевский кавалер, участник русско–японской войны. Был ранен в Манчжурии. Вернулся домой в станицу Липово на Черниговщине, где женился на донской казачке Марии Платоновне Левада. Умер от воспаления лёгких 15 февраля 1937 года, простудившись на строительных лесах шахтёрской
Мария Платоновна Гусаченко (Левада) родилась в 1868 году. Донская казачка, умела хорошо ездить верхом на лошади. Умерла от тифа 2 июня 1936 года. Похоронена в одной могиле с Зиновием на боровлянском кладбище.
В 1912 году Иван, его сын Зиновий и невестка Мария на льготных условиях по царскому указу вместе с другими черниговцами перебрались в Сибирь. Поселились в маленькой деревеньке Канабишка Тогучинского уезда Новониколаевской губернии. Здесь, за околицей Канабишки, которой сейчас уже нет, похоронен Иван Емельянович Гусаченко.
Зиновий и Мария переехали в Боровлянку — большое по тем временам село. Построили просторный дом, амбар, скотный двор. Жили они до октябрьского переворота 1917 года зажиточно. Как сказал мне однажды мой отец:
— Было у Ивана золотишко. Не с пустыми руками в Сибирь отправился. Подкопил на царёвой службе. На его деньги здесь хозяйство завели.
Зиновий Иванович и Мария Платоновна имели лошадей, коров, свиней, коз, овец, индеек, гусей, кур и кроликов. Были у них плуг с боронами, жатка–лобогрейка, конные грабли и сенокосилка американская, веялка, свой луг, пашня, делянка в лесу и пасека. Работников не держали. Сами управлялись. Сеяли рожь, пшеницу, просо, гречиху, ячмень, горох, выращивали картошку и овощи. Били масло. Варили пиво и медовуху. Пекли хлебы, блины–гречаники, пироги с молотой черёмухой, с клубникой, с малиной сушёной, с калиной пареной. Пили чай с мёдом, с вареньем смородиновым, кисели с крыжовником, компоты земляничные. В кладовой висели колбасы домашние, копчёности, ломти сала, окорока свиные, туши бараньи и говяжьи, птица мороженая, стояли туеса берестяные с колобками сливочного масла, с творогом, сметаной, мёдом, маслом конопляным и подсолнечным. Закрома амбара полнились зерном. В погребе стыли кадушки с огурцами, капустой, грибами. Излишки продуктов неутомимые труженики Зиновий и Мария продавали на базаре в Тогучине. Были у них граммофон, часы с «кукушкой», тяжёлые сундуки с цветастыми шалями, хромовыми сапогами, вышитыми сорочками, отрезами сукна, шёлка и ситца. По воскресеньям, принарядившись, ходили в церковь. Спину Зиновий и Мария гнули, не разгибаясь, с рассвета до поздней ночи. Зато жили в достатке. И всё по той же схеме: «Работать, чтобы жить».
— Эх, кабы знать–то как всё обернётся, — сокрушался, бывало, мой отец. — Ведь всё у них прахом пошло…Всё!
«Все труды человека — для рта его, а душа его не насыщается». Екклесиаст, гл.6 (7).
В годы семейного благополучия у Зиновия и Марии родились Полина, Елена и Григорий, мой будущий отец.
Так проходит жизнь у большинства людей, не имеющих других целей, кроме обогащения и накопительства, не понимающих своего предназначения, в трудах тяжких работающих на живот. Крепко зажили Зиновий и Мария, но случился октябрьский переворот. Народ, растравленный большевиками и меньшевиками, эсерами и конституционными демократами, либералами и монархистами, националистами и анархистами, белыми, красными, зелёными, жёлто–голубыми и прочими возмутителями общественного спокойствия и порядка, начал братоубийственную гражданскую войну. Кровавую, жестокую, беспощадную бойню, унёсшую миллионы жизней лучших людей России. Сколько храбрых сынов Отечества, Георгиевских кавалеров, проливавших кровь на фронтах первой мировой, полегли в Гражданскую в своей же России! Скольких из них оболгали, сделали врагами и расстреляли за казачьи лампасы, за принадлежность к офицерству, за недовольство новой, безграмотной властью, за благородное происхождение?! Сгноили в сталинских лагерях, изгнали за рубеж, в ссылки, на поселения?! Скольких священников предали мученической смерти? Кто их считал?! Одного из замечательных людей царской России, адмирала Александра Васильевича Колчака, исследователя Арктики, моряка–учёного, героя русско–японской и первой мировой войн, командующего Черноморским флотом в 1916 году, большевики расстреляли в Иркутске, а тело бросили в прорубь Ангары. Кто они? Звери? Нет, животные
На селе красный большевистский грабёж — так называемая диктатура пролетариата — разгулялся с размахом, развернулся во всю ширь беспредела. Посыльные из городов с пулемётами на тачанках, вместо того, чтобы самим работать на заводах и фабриках, поехали отбирать хлеб у крестьян. «Продразвёрстка» — это называлось.
Мне сейчас вспомнились слова стихотворения из школьного учебника моего детства:
Рабочий тащит пулемёт, Сейчас он вступит в бой…Интересно, где этот лоботряс взял грозное боевое оружие? Украл на военном складе? Напал на караул и захватил у солдат? Выменял у них за водку, купил за деньги? В любом случае — это тяжкое преступление и восхваляемый угодливым поэтом зловредный человек не рабочий, а преступник.
В то лихое время советская власть в лице местных тунеядцев–коммунистов отобрала у моего деда Зиновия дом, амбар, сельхозтехнику, скотину. Совдеповцы вычистили сундуки, забрали граммофон. Хорошо, в Нарым или на Колыму не сослали по причине отсутствия у них работника по найму — батрака. Сгинул бы там от голода и болезней мальчик Гриша — мой будущий отец. И я бы не родился. И у многих людей, не встретивших меня, всё по–другому бы пошло.
— Как жить будем? Зерно, муку, картошку — все выгребли проклятые лодыри с винтовками, — плакала Мария Платоновна. — Чтоб они подавились!
— Как жить будем? — качал головой Зиновий Иванович, Георгиевский кавалер, защитник Отечества. — Грабители! Чтоб вы сдохли вместе со своими пулемётами!
Когда из дому выносить было нечего, рьяный активист Гришка Ткачёв — пучеглазый, с огромной шишкой на лбу, выхватил из русской печи чугун со щами. Дед Зиновий остановил его:
— Щи хоть оставь…
— Нешто в Нарым захотел? — ощерился Гришка, поднимая крышку и нюхая щи. — Старым жиром проживёте, кулацкие морды, — хрипло рассмеялся Гришка. И унёс чугун. Позже он получил прозвище Ткач — Могучая Шишка.
«Кулацкие морды», денно и нощно пахавшие на своём подворье, перебрались в халупу на краю Боровлянки. Неприглядная избёнка эта — избушка на курьих ножках — и по сей день стоит там.
Мой отец Гусаченко Григорий Зиновьевич родился 31 января 1916 года. В двадцать один год был призван в Красную Армию, в город Благовещенск, что на высоком берегу Амура. Отслужив срочную в должности старшины роты, Григорий Гусаченко решил стать офицером.
В поезде, по пути в Тюменское пехотное училище Григорий познакомился с Фаиной Даниленко, моей будущей матерью, 1914 года рождения, (24 сентября). Она возвращалась домой в село Казанку Боготольского района Красноярского края из Ачинска, где окончила курсы продавцов. Её мать — Юлия Петровна Гудкевич, по рассказам старших сестёр матери, была грудным ребёнком подброшена богатому купцу, выросла у него и унаследовала его фамилию. Её муж и отец моей матери — Фёдор Фёдорович Даниленко, марксист, председатель сельского Совета в Казанке, убит из обреза бандитами — кулаками в коллективизацию. Он возвращался из лесу на санях с возом соломы, на которых его и сразила пуля. Лошадь втащила во двор сани, а на возу — убитый Фёдор Фёдорович, мой дед.
Впоследствии, уже в преклонные годы, когда мои родители ругались, отец называл мать «голытьбой», «голодранкой». Мать, не оставаясь в долгу, обзывала его «кулацким отродьем».
В июне 1941-го, за несколько дней до начала Великой Отечественной войны, Григорий и Фаина справляли свадьбу на родине моей матери, в Казанке. Правда, Фаиной моя мать стала позже, когда исправила в свидетельстве о рождении своё настоящее имя — Фёкла. Так Феня превратилась в Фаю. С этим именем она и прожила всю свою долгую жизнь. На свадьбе мой будущий отец — высокий, широкоплечий, красивый, поскрипывая ремнями на новенькой офицерской гимнастёрке, поблескивая лейтенантскими «кубарями» на петлицах с эмблемами стрелкового полка, вызывал восхищение баб и зависть деревенских мужиков. Удивлял всех силищей своей, бросая гирю через баню и приставляя её одной рукой к оконному стеклу. Пил много самогона, не хмелел и на радость мальчишкам давал им посмотреть пистолет «ТТ».