Жизнь с моей сестрой Мадонной
Шрифт:
— Продано джентльмену с табличкой 329.
Все зааплодировали. Картина принадлежала мне. То есть Мадонне. Я был страшно возбужден. Я подписал контракт с Сотби и вышел из зала. Мне казалось, что я на седьмом небе от счастья.
— Ты получила ее, крошка, — сказал я Мадонне по телефону. — Ты ее получила. Она чертовски хороша!
Мадонна закричала от радости. А через секунду тяжело вздохнула.
Я прекрасно понимал ее настроение.
— Она стоит
Мадонна распорядилась повесить картину над своим палисандровым столом. Я наблюдал за тем, как рабочие вешали портрет. Через несколько дней Мадонна вернулась в город и впервые увидела картину.
— Она прекрасна! — воскликнула она. — Она мне нравится! Мне не жалко денег. Ты прав, она стоит каждого цента!
За несколько лет мы с Дарлен потратили на приобретение произведений искусства для Мадонны около двадцати миллионов долларов. К 2008 году ее коллекция оценивалась уже больше, чем в сто миллионов.
Мадонна никогда не была в моей студии, но однажды, через несколько месяцев после моего переезда, появилась у меня вместе с Джоном Ф. Кеннеди-младшим. Судя по всему, в тот раз, когда он пришел к ней в гримерку, ей действительно удалось заставить его ревновать. Я не удивился. Мадонна не говорила мне, что у них роман. Но, приведя его в студию, она явно хотела показать, что они с Джоном — пара. Я чувствовал, что ей хотелось произвести на меня впечатление, и это ей удалось. Я был не просто поражен, а нокаутирован. Я и мечтать не мог, чтобы Кеннеди пришел в мою студию. Джон был очарователен и вежлив. Но мне было ясно, что между ними нет ничего серьезного. Это был просто легкий, забавный флирт.
Потом Мадонна позвонила и сказала:
— Мне казалось, что я — Мэрилин с президентом.
Я не мог поверить, что она говорит серьезно, и сказал:
— Продолжай развлекаться. Тем более что ты не Мэрилин, а он — не президент.
Когда она повесила трубку, я подумал, не собирается ли она использовать и Джона для укрепления собственного мифа. А потом вспомнил, что, хотя Джон, уступив настояниям матери, работает помощником окружного прокурора, он еще и подающий надежды актер. Его актерский дебют состоялся через несколько месяцев — в Ирландском художественном центре показывали
спектакль «Победители». Судя по всему, Джон решил, что свидание с Мадонной отлично отвечает его театральным амбициям. Они какое-то время встречались, выходили в свет, вместе занимались в тренажерном зале и бегали в Центральном парке, но потом расстались. Впрочем, они остались друзьями. Когда Джон открыл новый журнал «Джордж», Мадонна даже согласилась позировать для обложки.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Всего превыше: верен будь себе.
Тогда, как утро следует за ночью,
Не будешь вероломным ты ни с кем.
В. Шекспир. «Гамлет»
(пер. Б. Пастернака)
Мы с Дэнни, как обычно, готовились к Рождеству. Его родственники узнали, что он гей, и сразу же приняли меня, как родного. Мы всегда отмечали Рождество все вместе. В сочельник мы все садились в мой старый, подержанный зеленый «Рейнджровер» (к нам присоединялись двое его братьев,
Каждый год я привозил бабушке Элси мясной пирог. Я готовил его сам, и всем он очень нравился. В Рождество я улетал в Мичиган и проводил праздник с семьей. Хотя родные Дэнни были настоящими ньюйоркцами, а мои родители происходили со Среднего Запада, они были очень похожи. Разница заключалась лишь в том, что родители Дэнни смирились с его сексуальной ориентацией, а мои о ней и не знали. О том, что я гей, знали лишь Марти, Мелани и Мадонна.
В Рождество 1987 года отец решил поговорить со мной серьезно. Он попросил сходить с ним в гараж и помочь поменять масло в его старом «Форде-150». Обычное дело для детройтского мальчишки.
Мы остались наедине.
Я залез под машину, чтобы слить масло. Отец помолчал, а потом спросил:
— Ты гомосексуалист?
Я уронил ключ и стукнулся головой о бампер.
— Что?
Повисла пауза.
— У тебя нет подружки. Ты никогда не говоришь о девушках... Я хочу знать, ты что... гей?
Я задумался. Мне было двадцать семь лет, и у меня были давние и теплые отношения с мужчиной. Неужели так страшно признать правду?
Но перед моими глазами снова вставал разъяренный Марти. Я сжал зубы и постарался забыть о нем.
— Да, — ответил я. — Я гей.
Я затаил дыхание, думая, что мой отец, консервативный католик, взорвется от ярости.
Но, к моему глубокому облегчению, он рассмеялся.
— Я давно должен был догадаться, но только сейчас об
этом подумал.
Доброжелательная реакция отца меня удивила и показалась довольно странной. Но я был рад, что мне больше не нужно скрываться.
Мы вернулись к работе.
Я полагал, что теперь все будет в порядке. Отец знает о моей гомосексуальности и принимает меня таким, каков я есть.
Я вернулся в Нью-Йорк. Прошел месяц. А потом от отца пришло письмо, в котором он писал: «Кристофер, после нашего разговора я долго думал. Не думаю, что ты прав. Полагаю, ты должен обратиться к психиатру, который поможет тебе решить эту проблему. Я готов оплатить все расходы».
Я был шокирован. Я был готов к негативной реакции отца сразу после того, как рассказал ему о том, что я гей. Но не теперь, не через месяц после нашего разговора! Тогда он пытался казаться толерантным либералом, но теперь проявились его истинные чувства. Я был глубоко разочарован. Я впервые понял его отношение к гомосексуальности. Меня глубоко оскорбило то, что он считает меня и Дэнни душевнобольными людьми. Моя любовь к Дэнни казалась ему всего лишь симптомом нашего общего психического заболевания.