Жизнь солдата
Шрифт:
Через несколько дней я очутился в пионерском лагере, о котором уже рассказывал, где подружился с одноклассником Ароном Шпицем. Арон мне очень понравился, поэтому после пионерского лагеря мы с ним не разлучались ни на день. По несколько раз в день мы ходили то к нему, то ко мне, хотя он и жил довольно далеко от меня. Они снимали квартиру на улице Луначарского недалеко от речной пристани. Дом у хозяина был невзрачный, низкий, длинный, ветхий. Несколько квартиросъемщиков, обеспечивая хозяину безбедную жизнь, жили в тесноте и полутьме.
Квартира Шпица состояла из маленького зала с маленьким окошком на улицу, темной спаленки и крохотной кухни со слепым окошком в
Арон был худенький, стройный мальчик, ростом выше меня, с рыжей копной волос. Он увлекался и техникой, и музыкой, и лепкой, и рисованием. И все у него получалось удачно. Фигурки из пластилина всегда были веселые и забавные, а рисунки – легкие, светлые и просторные. Это рос богатый и щедрый талант с добрым сердцем и широкой душой. Только благодаря нашей дружбе я продолжил свое увлечение рисованием и научился играть на мандолине и балалайке, Каждый раз, когда я приходил к нему, тетя Клара, встречала меня радостной улыбкой и неизменными словами:
– О, Левочка, проходи, проходи, гостем будешь!
Меня немножко смущал такой теплый прием, но одновременно и радовал. Тетя Клара вообще всех детей называла только уменьшительными именами. Арона она всегда называла Арончиком. Меня это забавляло. Это звучало, как щелчок, не правда ли? У Арона был один маленький физический недостаток: он слегка заикался. И чем больше он волновался, тем сильнее заикался. Этот недостаток часто мешал ему получать хорошие отметки в школе, но зато нашей дружбе он совершенно не мешал.
Вскоре с Ароном познакомился поближе и Миша Нафтолин. Это произошло на нашем дворе. Мы сидели с Ароном на нашей горе и смотрели на Днепр, на переполненный людьми пляж – между прочим, Арону тоже понравился наш двор с его удивительно красивым обзором, – когда к нам прибежал Миша, и мы все вместе побежали к Мише во двор поднимать двухпудовку. Я уже мог поднимать ее сантиметров на двадцать от земли и держать минуты две на весу. А с Ароном произошло то же самое, что и со мной в первый раз: он не мог оторвать двухпудовку от земли. С удивлением он смотрел, как Миша легко с ней играется и выжимает над головой.
С этого дня мы стали дружить уже втроем и часто проводили свое свободное время вместе. Мы так друг другу понравились, что никакие размолвки не смогли нарушить наш тройственный союз. Миша, правда, не всегда мог быть с нами. Когда у его отца была срочная работа, он призывал на помощь обоих сыновей: и Мишу, и Иосифа. А мы с Ароном стали неразлучными с утра до позднего вечера. Даже в школе мы всегда садились за одну парту. И так каждый год до окончания школы.
Как-то, когда Арон зачем-то открыл их маленький сарайчик, я заметил в углу сарайчика велосипед. Это было для меня радостным открытием. Дело в том, что научиться кататься на велосипеде была моя давнишняя сокровенная мечта. Скрывать ее приходилось, так сказать, поневоле. Ни у кого на нашей улице не было велосипеда. Я с тайной завистью смотрел на всех обладателей велосипедов, провожая их восхищенным взглядом. Поэтому можете
– Папа, можно взять велосипед, чтобы научить Леву ездить на нем?
– Пожалуйста, – ответил дядя Исаак, – только сначала разбери его, почисть и смажь маслом.
Родители Арона мне очень нравились. Они никогда не противостояли желаниям сына, но постоянно в спокойном тоне приобщали его к знаменитой поговорке: "Любишь кататься – люби и саночки возить". Как только отец дал разрешение, Арон, не откладывая это дело в долгий ящик, тут же вытащил велосипед из сарайчика, положил его в узком дворике, заняв проход, принес газету, тряпку, масло, достал ключи и стал отвинчивать детали велосипеда. Я смотрел и только удивлялся ему: у меня к технике не было ни малейшего тяготения. Часа через два все было готово.
Мы вышли с велосипедом на улицу. Улица Луначарского, начиная от улицы Ленина, полого спускается к Днепру, к месту, где находится Рогачевская пристань. В этом месте вся улица была вымощена булыжником, как и на Циммермановской и на шоссе Москва-Варшава. По этой части улицы вывозили на лошадях грузы, привозимые на баржах и пароходах.
По этому спуску мы и решили испробовать велосипед. Арон сел и доехал до пристани и, повернув, с трудом вернулся вверх по улице. Затем он держал велосипед, а я залез на него, но, увы, мои ноги не доставали до педалей.
– Слезай, – говорит Арон, – сейчас подгоним седло для твоих ног. Пришлось сойти. Он достал ключ, ослабил зажим седла, опустил его и опять закрепил. Я сел на велосипед, и мои ноги с трудом, но достали до педалей.
– Ноги держи на педалях, но педали не крути, – наставлял Арон, – сначала надо научиться владеть рулем. Запоминай: если тебя клонит влево, то поворачивай руль влево, если клонит вправо, то руль поворачивай соответственно вправо.
Мы тихо спустились вниз к реке. Арон придерживал велосипед, а я рулил, как советовал Арон: то влево, то вправо, в зависимости от того, куда меня клонило. Один раз я так круто повернул руль влево, что мы заехали в песок. У пристани я слез, и мы пешком поднялись до улицы Либкнехта. Оттуда мы снова повторили урок управления рулем. На этот раз все обошлось хорошо. Перед тем, как спуститься в третий раз, Арон мне объяснил:
– Сейчас поедешь самостоятельно. Педали не крути. Следи только за рулем. Около пристани наклонись чуть-чуть влево и руль поверни влево. Тебя вынесет на песок, и велосипед остановится сам. Упадешь в песок – ничего страшного. В крайнем случае жми педаль назад, и велосипед остановится.
Он держал велосипед, пока я садился, прошел со мной несколько шагов и, убедившись, что я еду нормально, отпустил меня. Не знаю, помните ли вы первую самостоятельную езду на велосипеде. У меня все внутри пело. Мне казалось, что я не еду, а лечу. "Как быстро я научился ездить на велосипеде!" – подумал я с гордостью. От избытка чувств и самоуверенности я нарушил наказ Арона и нажал на педаль, чтобы велосипед поехал еще быстрей. От этого усилия меня наклонило влево, и я, естественно, повернул руль влево. Но что это? Меня несет прямо на электрический столб, а я, как ни верчусь, никак не могу свернуть в сторону. И совершенно улетучились из головы слова Арона о тормозе при крайнем случае. Удар в столб был неотвратим. Я не успел толком испугаться, когда колесо велосипеда ударилось точно в столб, как будто его тянули к столбу неведомые силы. Я полетел влево в песок, а велосипед упал справа от столба.