Жизнь способ употребления
Шрифт:
нищий инвалид, предлагающий единственному клиенту, сидящему на террасе кафе, дешевый гороскоп: под заголовком «Сирень» изображена ветка сирени, на фоне которой выделяются две окружности, одна — очерчивающая созвездие Овна, другая — лунный серп, обращенный остриями вправо.
Глава XCIV
Лестницы, 12
Комплект картотеки по молочной промышленности в регионе Пуату-Шарант;
плащ марки «Caliban», произведенный в Лондоне фирмой «Hemminge & Condell»;
шесть лакированных пробковых подставок под пивные бокалы с изображением важнейших парижских достопримечательностей: Елисейский дворец, Палата депутатов, Сенат, Собор Парижской Богоматери, Дворец Правосудия и Дом Инвалидов;
ожерелье из позвонков алозы;
не очень профессионально снятая фотография голенького младенца, лежащего на животе на небесно-голубой нейлоновой подушке с помпончиками;
прямоугольник из
с 3 по 9: «Преступная жизнь Арчибальда де ла Круса» Луиса Бунюэля,
с 10 по 16: Цикл фильмов Жака Деми — «Равнодушный красавец» по сценарию Жана Кокто и «Лола» с Анук Эме в главной роли,
с 17 по 23: «Держись покрепче за поручень, Джерри!» Гордона Дугласа с Джерри Льюис в главной роли;
с 24 по 1 марта: программа венгерского кино: по одной картине — каждый день, 26 февраля — мировая премьера фильма «Nem sz"uks'eges, hogy kil'epj a h'azb'ol» в присутствии режиссера Габора Пелоша;
пакетик английских булавок;
потрепанный экземпляр сборника трех тысяч каламбуров Жан-Поля Груссе «Без скуки шарада», открытый на разделе «В типографии»:
занесло на крутом тираже
щедрость не знает гранок
метранпажеский корпус
мальчик-с-фальчик
строчная депеша
каптал Маркса
сыграть в наборный ящик
за филигранью добра и зла
чемпионский шмуцтитул
факсимильными шагами;
красная рыбка в полиэтиленовом мешочке, частично заполненном водой, который висел на ручке двери в квартиру мадам де Бомон;
действующий проездной билет на неделю по кольцевой линии «малый пояс» (МП);
маленькая квадратная пудреница из черного бакелита в белый горошек с нерасколотым зеркальцем, но без пудры и пуховки;
почтовая открытка из серии «Великие американские писатели», № 57 — Марк Твен
Марк Твен, настоящее имя Сэмюэл Лэнгхорн Клеменс, родился в поселке Флорида (штат Миссури) в 1835 году. В двенадцать лет потерял отца. Работал учеником в типографии, затем лоцманом на реке Миссиссипи, где и придумал себе прозвище Марк Твен (выражение, дословно означающее «отметь дважды», употреблялось, когда отдавали команду отмерить минимальную глубину, пригодную для прохождения судна). Побывал солдатом, шахтером в Неваде, золотоискателем и журналистом. Путешествовал по Полинезии, Европе, Средиземноморью, посетил Святую Землю и, переодевшись афганцем, совершил паломничество по Святым местам Аравии. Умер в Реддинге (штат Коннектикут) в 1910 году, и его смерть совпала с появлением кометы Галлея, которая до этого была замечена в год его рождения. За несколько лет до этого в одной газете он прочел свой некролог и тут же в ответ послал директору следующую телеграмму: «Слухи о моей смерти сильно преувеличены!». Однако последние годы жизни этого юмориста были омрачены финансовыми трудностями, кончиной жены и одной из дочерей, безумием другой дочери, что придавало поздним его текстам непривычно серьезный характер. Основные произведения: «Знаменитая скачущая лягушка из Калавераса» (1867), «Простаки за границей» (1869), «Закалённые» (1872), «Позолоченный век» (1873), «Приключения Тома Сойера» (1875), «Принц и нищий» (1882), «Жизнь на Миссиссипи» (1883), «Приключения Гекльберри Финна» (1885), «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» (1889), «Жанна д’Арк» (1896), «Что есть человек?» (1906), «Таинственный незнакомец» (1916);
семь мраморных фишек, четыре черные и три белые, разложенные прямо на лестничной площадке четвертого этажа и воспроизводящие комбинацию, которая в игре го называется «Ко» или «Вечность»:
круглая коробка, обернутая в фирменную бумагу магазина игр и игрушек «Веселые мушкетеры» (95 бис, авеню де Фридланд, Париж); на упаковке были изображены, как и полагается, Арамис, д’Артаньян, Атос и Портос, скрестившие шпаги («Один за всех и все за одного!»). На пакете, который мадам Ношер нашла на половичке у двери пустующей в тот момент квартиры, — позднее занятой Женевьевой Фульро, — не имелось никаких сведений о получателе. Удостоверившись, что в анонимной посылке нет никакого подозрительного тиканья, мадам Ношер ее развернула и нашла внутри несколько сотен маленьких кусочков позолоченного дерева и пластика под черепаху, которые при правильной сборке должны были в точности и в треть натуральной величины воспроизвести клепсидру, подаренную Гаруном аль-Рашидом Карлу Великому. Никто из жильцов дома не предъявил своих прав на находку. Мадам Ношер отнесла ее в магазин. Продавщицы вспомнили, что продали эту редкую и дорогую модель какому-то ребенку лет десяти; они тогда еще очень удивились, когда мальчик оплатил покупку стофранковыми купюрами. Расследование на этом закончилось, а загадка так никогда и не была разгадана.
Глава XCV
Роршаш, 6
На ночном столике в спальне Роршаша — старинная лампа с подставкой в виде канделябра из посеребренного металла, цилиндрической формы зажигалка, крохотный будильник из полированной стали и четыре фотографии Оливии Норвелл в резной деревянной рамке.
На
На второй фотографии она, утопая в траве, лежит на животе рядом с другой женщиной; на Оливии — платье в цветочек и широкополая шляпа из рисовой соломки, на ее спутнице — бермуды и солнечные очки в толстой оправе, напоминающей китайскую астру; в нижней части фотографии написаны слова «Greetings from the Appalachians», под которыми стоит подпись «Веа».
На третьей фотографии Оливия выступает в костюме принцессы эпохи Возрождения: парчовое платье, длинная расшитая цветами лилии мантия, диадема; Оливия позирует перед щитами, на которые рабочие огромными степлерами крепят блестящие панели, украшенные геральдическим эмблемами; фотография датируется тем периодом, когда Оливия Норвелл, окончательно оставив кинематограф, в том числе и скрыто-рекламный, надеялась вновь стать театральной актрисой. Алименты, получаемые от второго мужа, она решила пожертвовать на постановку спектакля со своим звездным участием, и ее выбор пал на «Love’s Labour Lost»; оставив за собой роль дочери короля Франции, она доверила режиссуру молодому человеку романтического вида, полному смелых идей и решений, некоему Вивьену Белту, с которым за несколько дней до этого познакомилась в Лондоне. Критики отреагировали сурово; один вульгарный хроникер издевательски предположил, что хлопанье сидений уходящих зрителей являлось элементом звукового сопровождения. Пьеса была сыграна всего три раза, но Оливия утешилась, выйдя замуж за Вивьена, который — как она успела выяснить за это время — имел состояние и титул лорда, а еще — об этом она тогда не знала — спал и принимал ванну вместе со своим курчавым спаниелем.
Четвертая фотография была сделана в Риме летним полднем перед stazione termini: Реми Роршаш и Оливия едут на скутере «Веспа»; он — за рулем, в легкой рубашке, белых брюках, белых сандалиях и защитных черных очках в золотой оправе, какие носили офицеры американской армии; она — босиком, в шортах и вышитой блузке, сидит сзади, правой рукой обняв его за талию, а левой помахивая, как бы приветствуя невидимых почитателей.
Спальня Реми Роршаша тщательно убрана, словно ее обитатель собирается здесь спать этим же вечером. Но она так и останется незанятой. Сюда никто никогда больше не войдет, если не считать Джейн Саттон, забегающей каждое утро на минутку, чтобы проветрить и оставить на большом марокканском подносе из чеканной меди корреспонденцию для продюсера, все те профессиональные газеты, на которые он подписывался — «la Cin'ematographic francaise», «le Technicien du Film», «Film and Sound», «TV News», «le Nouveau film francais», «le Quotidien du Film», «Image et Son» и т. п., — все те газеты, которые он так любил не читать, а лишь брезгливо пролистывать за завтраком и которые отныне будут скапливаться нераспечатанные, бесцельно суммируя отныне неактуальные кассовые сборы. В этой спальне уже умершего мужчины кажется, что свою грядущую смерть ждут мебель, утварь, безделушки, ждут ее с вежливым равнодушием, аккуратно расставленные, чистые, раз и навсегда застывшие в безликой тишине: разглаженное покрывало на кровати, столик ампир с ножками в виде когтистых лап, чаша из оливкового дерева, все еще хранящая иностранные монетки, пфенниги, гроши, пенни и презентационные спички книжечкой от «Fribourg and Treyer, Tobacconists & Cigar Merchants, 34, Haymarket, London SW1», очень изящный бокал граненого хрусталя, махровый халат цвета пережаренного кофе, висящий на вешалке из точеного дерева и — справа от кровати — патентованная напольная вешалка из акажу и меди с изогнутыми плечиками, гарантирующими брюкам вечное сохранение стрелок, рейкой для ремней, убирающейся планкой для галстуков и лотком для мелких карманных вещей, по ячейкам которого Реми Роршаш каждый вечер бережно раскладывал связку ключей, мелочь, запонки, носовой платок, портмоне, записную книжку, часы-хронометр и ручку.
Эта мертвая сегодня комната служила гостиной-столовой для почти четырех поколений Грасьоле: Жюст, Эмиль, Франсуа и Оливье жили в ней с конца 1880-х до начала пятидесятых годов.
Улица Симон-Крюбелье начала застраиваться в 1875 году на пустырях, которые делили поровну торговец древесиной по фамилии Самюэль Симон и арендатор карет Норбер Крюбелье. Их ближайшие соседи — Гийо, Руссель, художник-анималист Годфруа Жаден и де Шазель, племянник и наследник мадам де Румфор, вдовы Лавуазье, — уже давно начали осваивать освобожденные под застройку земельные участки вокруг парка Монсо, что впоследствии превратило квартал в одно из любимых мест артистов и художников того времени. Но Симон и Крюбелье не верили в жилое будущее этого пригорода, все еще занятого мелкой промышленностью и изобиловавшего прачечными, красильнями, мастерскими, ангарами, всевозможными складами, фабричными цехами и заводиками, такими, как, например, литейное производство «Мондюи и Беше» (25, улица де Шазель), где осуществлялись работы по реставрации Вандомской колонны, а начиная с 1883 года по частям собиралась гигантская статуя Свободы Бартольди, чья голова и рука почти целый год торчали над крышами соседних зданий. Симон ограничился тем, что обнес свой участок изгородью, утверждая, что отдать его под застройку успеет всегда, если это понадобится, а Крюбелье на своей территории сколотил из досок несколько построек, в которых подправлял дряхлые фиакры; квартал почти полностью сформировался, когда два владельца, наконец осознав свою выгоду, решились открыть под застройку улицу, которая с тех пор и носит их имя.