Жизнь способ употребления
Шрифт:
Лоренс встал, пошел на голос и чуть дальше, за выступом крепостной стены, отвесно спускающейся к прибрежным рифам, метров на десять выше своей террасы, заметил другую, со всех сторон обнесенную золочеными решетками, а на ней — освещенную мягким светом смолистых факелов женщину такой невероятной красоты, что, забыв о всякой осторожности, он перелез через перила, прошел по узкому карнизу, добрался до другого крыла крепости и, пользуясь углублениями в скале, подполз к ограде. Он тихо окликнул женщину. Услышав его голос, она испуганно отшатнулась, затем остановилась, приблизилась к решетке и прерывающимся от волнения шепотом рассказала ему свою печальную историю.
Ее звали Урсула фон Литтау. В пятнадцать лет ее, дочь графа
Повиснув над обрывом, Карел ван Лоренс со слезами на глазах слушал Урсулу фон Литтау, и когда та закончила свою историю, поклялся освободить ее на следующий же день. Дабы скрепить клятву, он надел ей на палец свой перстень, в овальную оправу которого был вставлен опаловый корунд с выгравированной цифрой «8», расположенной горизонтально. «У древних, — пояснил он, — этот камень был символом памяти, и согласно одной легенде тот, кто однажды увидит этот перстень, уже никогда не сможет ничего забыть».
Менее чем за сутки, совершенно забросив миссию, порученную ему императором, Лоренс подготовил побег Урсулы фон Литтау. На следующий день он достал все необходимые приспособления и вечером вновь пробрался к подножию террасы гарема. Вынув из кармана тяжелый флакон из темного стекла, он капнул дымящейся жидкостью на решетку. Кислота начала быстро разъедать железо прутьев, и Лоренс сумел расширить небольшой проем, в который могла бы пролезть юная пруссачка.
Она появилась около полуночи. Ночь была темной. Вдалеке, перед покоями «Орла», расхаживали беззаботные стражи. Лоренс размотал плетеную шелковую лестницу, по которой Урсула, а затем и он сам начали спускаться к подножию крепости; двадцатью пятью метрами ниже они очутились в песчаной бухте, окруженной скалами и едва выступающими из воды рифами.
На берегу их ждали два мамелюка из его эскорта с прикрытыми фонарями. Они провели беглецов между утесами, среди каменных насыпей, громоздившихся у подножия скал, затем проводили до устья иссохшей вади, уходящей вглубь материка. Там их уже ждал весь отряд. Урсулу фон Литтау посадили в ататиш, круглый паланкин, в котором обычно на верблюдах перевозят женщин, и караван тронулся в путь.
Лоренс рассчитывал добраться до Орана, где все еще преобладало испанское влияние. Но осуществить свой план ему не удалось. Ранним утром, когда они были уже в нескольких часах ходьбы от Алжира, люди «Орла» их догнали и атаковали. Бой был недолгим, и для мамелюков последствия оказались самыми плачевными. Сам Лоренс мало что успел заметить, поскольку сразу был оглушен ударом кулака какого-то бритоголового геркулеса.
Весь израненный, Карел ван Лоренс очнулся в какой-то комнате, похожей на тюремную камеру: большие плиты, голые темные стены, железное кольцо, вмурованное в камень. Свет проникал через маленькое круглое отверстие, защищенное искусно выкованной железной решеткой. Лоренс к нему приник и увидел, что его тюрьма является частью крохотной деревни из трех-четырех хижин вокруг колодца, посреди хилой пальмовой рощи. Люди «Орла» разбили лагерь прямо под открытым небом; они точили сабли, заостряли стрелы, объезжали лошадей.
Внезапно дверь открылась, и вошли трое мужчин. Они схватили Лоренса, вывели его за деревню метров на триста, за дюны, к нескольким мертвым пальмам, отвоеванным у оазиса песками пустыни; там, несколько раз обмотав туловище и конечности длинным кожаным шнуром, они привязали его к деревянному щиту, который служил походным ложем и операционным столом. Затем галопом ускакали.
Начало вечереть. Лоренс понимал, что если ночью он не умрет от холода, то на следующее утро погибнет от жары так
Спустя годы, зная уже наверняка, что Наполеон не сможет его арестовать, а Рустам — убить, хотя и поклялся это сделать, дабы отомстить за два десятка товарищей, погибших по его вине, Карел ван Лоренс написал краткое воспоминание об этом приключении и отправил его королю Пруссии в тайной надежде, что Его Величество назначит ему пенсию в благодарность за попытку спасти дочь адъютанта своего покойного отца. В этом описании он рассказывает, что выжил лишь по счастливой случайности, поскольку люди «Орла», привязывая его, воспользовались плетеным кожаным шнуром. Если бы они взяли веревку из ковыля или конопли, либо лоскут ткани, он никогда бы не сумел освободиться. Но, как всем известно, от пота кожа растягивается; Лоренс принялся судорожно изгибаться, дергаться, корчиться, ерзать, — впадая порой в конвульсивную дрожь и чуть ли не агонизируя, — и спустя несколько часов ему показалось, что ремень, ранее врезавшийся в кожу при каждом движении, начал постепенно ослабевать. Он был так изможден, что, несмотря на терзающий его ужас, провалился в лихорадочный сон, прерываемый кошмарами, в которых ему чудилось, как целые армии крыс набрасываются на него и клыками рвут на куски его живую плоть. Он проснулся, задыхаясь, мокрый от пота, и почувствовал, что наконец может пошевелить распухшей ногой.
Через несколько часов он распутал свои узы. Ночь была ледяной, и резкие порывы ветра несли вихри песка, который сек ему и без того уже разодранную кожу. Из последних сил, на грани отчаяния, он выкопал в песке яму и зарылся как можно глубже, накрывшись тяжелым деревянным щитом, к которому был привязан.
Ему так и не удалось заснуть, и еще долго, борясь с холодом и песком, забивавшим глаза и рот, проникавшим в открытые ссадины на запястьях и щиколотках, он пытался трезво оценить свое положение. Оно представлялось далеко не блестящим: конечно, он мог свободно передвигаться и пережить эту ужасную ночь, но он крайне ослаб, у него не было еды и питья, он не знал, где находится, если не считать того, что в нескольких сотнях метров лежал оазис, где располагался лагерь тех самых людей, которые его приговорили к казни.
Если дело обстояло именно так, у него не оставалось никаких шансов выжить. Эта уверенность его чуть ли не успокоила: отныне его спасение зависело не от его мужества, ума или силы, а лишь от воли судьбы.
Наконец, занялся день. Лоренс выбрался из ямы, встал, с трудом сделал несколько шагов. Перед ним, за дюнами, четко просматривались верхушки пальм. Из оазиса не доносилось ни звука. Лоренс воспрял духом: если, сделав свое дело, люди «Орла» оставили временную стоянку и вернулись в Алжир, это означало, с одной стороны, что берег был недалеко, а с другой — что в оазисе он найдет воду и еду. Эта надежда придала ему сил, и он смог дотащиться до пальм.
Его выводы оказались ошибочными, хотя ход мыслей в общем был правильным, по крайней мере, одно предположение оправдалось: оазис был заброшен. Полуразрушенные хижины, казалось, опустели давным-давно, высохший колодец кишел скорпионами, пальмы доживали последние годы.
Несколько часов Лоренс отдыхал и перевязывал раны, прикладывая к ним пальмовые листья. Затем пошел на север. Много часов подряд он машинально, но одержимо брел по местности, которая была уже не песчаной пустыней, а серой каменистой пустошью с пучками какой-то худосочной, почти желтой травы и какими-то острыми стеблями, среди которых порой попадались то белый хрупкий скелет осла, то груда осыпавшихся камней, которая возможно когда-то была убежищем пастуха. Потом, уже с наступлением сумерек, вдали, прямо по курсу, на краю высушенного плато, исчерченного трещинами и выступами, он, как ему показалось, увидел верблюдов, коз и палатки.