?Жизнь в авиации
Шрифт:
Навстречу немцу поднялся дежурный самолет-истребитель “Ньюпор-17”, пилотируемый молодым летчиком прапорщиком Чарухиным. Высокий и худой, на земле он производил впечатление неуклюжего увальня, и только блестевшие задором глаза выдавали острый ум, быструю реакцию. Скороговоркой, чуть-чуть картавя, он любил повторять собеседнику одну и ту же фразу, выражавшую довольно полно его кредо: “Лучше пожить меньше, но ярко, чем долго и скучно. Зачем мучить себя и других бесполезным существованием?”
Чарухин был учеником прославленного русского аса Евграфа Николаевича Крутеня и перенял
Немецкий летчик заметил самолет Чарухина и решил атаковать его на взлете.
Кто-то из мотористов очень метко сказал:
— Смотрите, германец-то взъерошился, как петух.
Немецкий “альбатрос” имел короткие широкие крылья, длинный фюзеляж, множество металлических лент — это придавало ему поразительное сходство с домашней птицей. Поскольку “альбатрос” летел со снижением на повышенной скорости, все ленты под напором встречного потока воздуха “пели”, и металлический звон оглашал окрестности.
Чарухин, как будто не замечая приближавшегося противника, медленно набирал высоту. Увлеченные началом поединка, мотористы кричали во весь голос:
— Справа вверху германец! Справа вверху германец!
Русский пилот действовал расчетливо. Он перевел машину в режим горизонтального полета и стал уверенно набирать скорость. Расстояние между самолетами с каждой секундой сокращалось. Все, кто находился на земле, понимали, что исход воздушного боя теперь зависит от выдержки летчиков. Старший унтер-офицер Николай Кузнецов, стоявший у радиостанции и внимательно наблюдавший за действиями Чарухина, восхищенно воскликнул:
— Черт, а не человек!
Развязка надвигалась. Вот-вот должна полоснуть пулеметная очередь с борта “альбатроса”. И вдруг наш летчик резко развернул машину влево с набором высоты. Обстановка сразу изменилась: Чарухин оказался выше немца. Он довернул “ньюпор” и открыл огонь по врагу. Самолет противника загорелся и рухнул на землю. Громкое “ура” пронеслось над аэродромом. Солдаты и офицеры приветствовали победителя.
Когда самолет приземлился, Чарухина вытащили из кабины и на руках понесли к большой брезентовой палатке, заменявшей ангар.
Вскоре к нам вновь пожаловал немецкий гость. Как только “альбатрос” оказался над летным полем, от него отделились какие-то предметы.
— Бомбы! — крикнул кто-то из мотористов. — Ложись!
Все разбежались в разные стороны, но взрывов не последовало: оказалось, что это не бомбы, а личные вещи немецкого летчика, сбитого Чарухиным: аккуратно упакованные две пары белья и носки, бритвенный прибор, какие-то письма. Очевидно, сослуживцы немецкого летчика надеялись, что он невредим…
Командиром радиоотделения в отряде был старший унтер-офицер Н. А. Кузнецов. Он ведал всеми радиостанциями, установленными на самолетах, и учил летчиков-наблюдателей правильной эксплуатации их в воздухе.
Меня назначили старшим наземного радиоотделения.
— Будете держать связь с самолетами, корректирующими артиллерийский
Легкий апрельский ветерок мягко гладил первые ярко-зеленые ростки молодой травы. На душе было светло и радостно, когда я шел к самолету. Приноравливаясь к ритму собственных шагов, повторял одни и те же слова: “Сей-час по-ле-чу! Сей-час по-ле-чу!” Вот тогда и состоялся мой первый полет с летчиком Микутским.
Вскоре расчет радиостанции отправили для корректировки артиллерийской стрельбы ближе к линии фронта, в деревню Белую. Там находился командный пункт 28-го артиллерийского дивизиона.
Получая с борта самолета данные о разрывах снарядов, мы передавали их артиллеристам, которые вносили необходимые уточнения в свои расчеты. Поскольку радиус действия радиостанции при передаче ключом составлял всего десять двадцать километров, связь самолета с землей часто нарушалась. Для надежности передачи сведений летчикам приходилось улетать из района цели ближе к радиостанции.
Однажды майским утром над нашими войсками появился немецкий самолет. Очевидно, его экипажу поручили корректировать стрельбу своей артиллерии, чтобы подавить батарею у деревни Белой. Мы связались по телефону с артиллеристами и тотчас же начали получать от них данные о месте разрывов вражеских снарядов.
Приемник радиостанции удалось настроить на волну самолетного передатчика противника. Появилась возможность раскрыть код, которым пользовался немецкий корректировщик. Едва кончалась серия точек и тире, передаваемых врагом, как с нашей батареи сообщали: “перелет двести метров”, “разрывы слева в ста метрах”. Сопоставляя радиограммы и сведения, полученные по телефону, мы поняли немецкую систему корректирования артогня и раскрыли код.
Когда на другой день самолет противника прилетел вновь, мы начали “помогать” ему. Наша радиостанция вела такую передачу, что путала противнику все карты. Разрывы вражеских снарядов не приближались к намеченной цели, а удалялись от нее. Затем немецкая артиллерия вообще прекратила огонь.
Начальник артиллерийского отделения 25-го авиаотряда штабс-капитан Георгий Петрович Кадин остался очень доволен нашей работой. Вскоре он приехал к нам, чтобы установить более тесное взаимодействие авиаторов с артиллеристами. Смуглый, высокий, с черными усиками, штабс-капитан сразу завоевал сердца солдат. Относился он к подчиненным с уважением, часто советовался с ними. Это был грамотный офицер, хорошо знавший боевые свойства артиллерии и возможности авиации.
Кадин получил образование в Казанском университете, известном своими демократическими традициями. Потом он закончил Михайловское артиллерийское училище. Командовал на фронте батареей, затем артдивизионом, успел совершить немало боевых подвигов. За личную храбрость он был награжден Георгиевским крестом и именным оружием.
Штабс-капитан был не только способным артиллеристом, но и лучшим разведчиком и корректировщиком нашего отряда. Он чаще других поднимался в воздух в качестве летчика-наблюдателя.