Жизнь в розовом свете
Шрифт:
— Это и есть умиление — сострадание и восхищение мимолетной, смертной сущности всего земного… Да называй свои слезы как хочешь — но умение сострадать — самый ценный дар, ниспосланный смертному.
Древнейшая икона, написанная в Иерусалиме, изображает Богоматерь, держащую на руках младенца. Она была названа «Умиление». — В глазах Эн блеснули теплые слезы. — Прости, Ди. Я наклюкалась и ужасно нравлюсь себе. И ты мне нравишься и русский Грег…
— А также все «труждающиеся, обремененные», находящие в себе силу изгнать уныние. — Ди налила
— Я уже поняла ход твоей мысли. Русский парень — «штучное изделие», которому трудно подобрать пару. Вот и сидел бедолага один на ветру, подкармливая чаек. Довольно грустная получилась история, госпожа Розовый свет. — Разложив в мешочки вязальные принадлежности, Ди собрала на поднос бутылку, опустевший чайник, рюмки. — Скажи нечто жизнеутверждающее и катись в свою спальню.
— Русского Грега ждут замечательные перемены. — Эн загасила огонь в камине и покатила на кухню вслед за сестрой.
— Приятно слышать. Но мы должны сказать друг другу, старушка, ещё пару слов. Знаешь что?
— Ты всегда вставляешь свое «знаешь что?» Буквально с пеленок, Ди. Эн начала раскладывать чашки в моечную машину.
— Нет уж. Это твое любимое словечко. Все проверяешь насколько совпадают наши мысли. А меня так и подмывает сболтнуть что-нибудь несусветное. Чтобы не быть похожей.
— Меня тоже. Но сейчас я угадаю твое желание всерьез, держись, Ди. Ты хотела услышать вот это…
Глядя в насторожившиеся глаза сестры, Эн прошептала одними губами: «Мы любим друг друга…»
— Жуткая нелепость! Но спорить не стану, — нагнувшись, Ди обняла сестру и долго не отрывалась от её плеча, шмыгая носом.
4
Утро потрясало неожиданной прелестью, словно прямо после ноября нагрянул июль. Все яркое, чистое, радостное, залитое солнцем. Море ласкается у берега, чуть шурша притихшей волной. Заулыбались голубому небу, как ни в чем не бывало, разноцветные петуньи в балконных горшках, во всю мощь оперного баритона общается с прохожими местный попрошайка-горбун по прозвищу Риголетто.
— Сейчас зайдет к мадам Донован, — Объявила Ди, выкладывая на хозяйственный стол принесенные продукты. Она всегда возвращалась из утреннего похода по магазинам в приподнятом настроении, словно актриса после премьеры.
— Риголетто сегодня в ударе — объявляет туристам, что имеет приличные сбережения и просит милостыни лишь ради того, чтобы пробудить сострадание ближних.
— Даже иностранцы, кажется, в курсе, что этот милый юродивый отнюдь не бедняк. Он придумал себе роль, которой идеально соответствует и справляется с ней вовсе не плохо. — Эн в голубом льняном костюме и крошечных золотых сережках соответствовала коллористической гамме столь доброго утра. Положив на колени фартук, она вовсю хозяйничала, накрывая стол у распахнутого окна. Ветерок играл легкими кремовыми занавесками, среди цветов в пестрого букета шнырял толстобрюхий полосатый шмель. В латунных кольцах, лещащих возле приборов,
— У тебя я вижу разыгрался аппетит. — Ди распаковывала покупки, выкладывая их на кухонную стойку. — К Карлосу привезли потрясающие деликатесы прямо с фермы — весь магазин благоухает. Но удержалась. Это все паштеты. Я взяла и твой любимый: «Рецепт моей бабушки». А круасаны с яблоками прямо из печки.
— Да ты сама, как яблочко. — Эн окинула взглядом светло-зеленый костюм сестры. — Я догадалась откуда такая прыть. Карлос сказал, что тебе чрезвычайно идет цвет киви. Оттеняет девический румянец.
— Ну, про румянец он не сообразил помянуть, хотя наверняка думал об этом — уж так смотрел! И все вздыхал, как не легко обходиться вдовцу с таким хозяйством.
— Ему помогает внук. Сумрачный дибиловый толстяк с калькулятором.
— Все ты знаешь! Ноэто не внук — а сын бывшей жены от первого мужа. Ди разложила мясное ассорти на большом тунисском блюде с цветным орнаментом и вереницей черных верблюдов на лазурном поле…
— Не знаешь почему по-русски блюдо и верблюд созвучны? Может от арабов? — не удержавшись, Эн намазала паштет на крошечный тост. — Надо спросить у адвоката.
— Кстати, я его только что видела. Думаешь, наш Отелло тоже осыпал меня комплиментами? Куда там! Спрашивал, как идут дела в салоне мадам Донован, будто полчаса назад не беседовал с ней самым дотошным образом.
— А зачем ты заходила к адвокату?
— У него на дверях объявление: «Кто видел Рыжего кота в красном ошейнике по имени Кензо, сообщить».
— Ты видела рыжего кота?
— Я знаю, что у Хартеров ангорская кошечка и все коты в округе вертятся возле нее. Звонят! Я открою, это Зайда!
В столовой появилась совершенно нетипичная француженка — полная, круглолицая, курносая с жизнерадостным цветом лица и бойким выражением тщательно подведенных черных глаз. Несмотря на простецкую фермерскую внешность Зайде Донован удавалось выглядеть элегантно и артистично. Причем — и тот и другой элемент присутствовали без перебора. Недаром художественный салон мадам Донован считался одним из лучших в стране.
— Простите, я нарушила кофейный ритуал?
— Садись, дорогая. Не откажешься же ты от крошечки обезжиренного сыра. — Эн пододвинула гостье корзинку с булочками. — И почему в таком ужасе смотришь на наш кофейник? Травить я тебе не собираюсь. Ты чрезвычайно выгодный арендатор.
— Травить? Бог мой, когда такой крепости не повредит и грудному младенцу?
— Дорогая, у нас гипертония, — объяснила Ди. — Но Эн имела в виду совсем другую историю. Ты слышала что-нибудь о русском царе Петре I?
— Смеешься? Я же занимаюсь антиквариатом. Этот двухметровый мужик построил Петербург на болотах и вообще европизировал Россию. «Петровские» вещицы пользуются огромным спросом. Но все почему-то помнят его анекдотические выходки. Как брил бороды, заставлял мыться, ходил по девочкам.