Жизнь в стиле С

Муравьева Елена Александровна

Следующие полгода Надин потратила на то, чтобы добиться от Генриха права распоряжаться собой и собственной жизнью. Полгода Надин отказывалась от поездок, симулировала разные хвори, ругалась, искала выход. Дело решилось, когда два члена ЦК, которых Надин убедила в перспективности своего нового «долгоиграющего» проекта, «дожали» главного кадровика эсеровской партии. Ярмолюку, скрепя сердце, пришлось отступиться и дать добро на легализацию Надин. При этом он чуть не сдох от злости. Надин же едва не умерла от счастья. Она была свободна!

Правда, существовала опасность, что Павел когда-нибудь узнает, чем она занималась в последние годы и при каких обстоятельствах покинула партию. Но думать об этом не хотелось. Когда-нибудь, когда все успокоится, надеялась Надин, она откроет истину, объяснит Павлу, что в некоторых организациях вход стоит рубль, а выход — три, поэтому она еще дешево отделалась. Впрочем, отделалась ли?

— Наденька, не злитесь. Вы же знаете, как я к вам хорошо отношусь.

— Знаю.

— Послушайте совет умного человека, поезжайте в Швейцарию, встретьтесь с Ярмолюком, расставьте точки над «i», — полковник грустно улыбнулся.

Надин в волнении прошлась по комнате.

— Через месяц мы как раз туда собираемся по делам мужа.

— Отлично.

— Но что я скажу этому ублюдку? Не трогай мою девочку! Не смей приставать ко мне! Да?!

— Нет. Не трогай мою девочку! Не смей приставать ко мне! Иначе я опубликую дневники Люборецкого!

Надин отмахнулась:

— Он знает, что я никогда не решусь это сделать. Для меня честь партии — священное понятие.

Прохор Львович ухмыльнулся:

— Ох, ну и любите же вы обманывать саму себя. Если понадобится, если допечет, вы разнесете эсеровский муравейник в пух и прах. Без сожаления, пальцами, как букашек, передавите своих бывших коллег по борьбе. Ваши сомнения говорят об одном. Пока еще не допекло! Пока вы еще надеетесь, что все обойдется и вы собственными силами выведете Олю из игры. В противном случае, я эсерам не завидую. Надежда Ковальчук умеет наказывать своих обидчиков.

— Но я стала иной. Я теперь Надин Матвеева и не хочу воевать с Ярмолюком и его сворой. Я их, честно говоря, теперь боюсь.

— Но бояться глупо. Страх лишает человека инициативы и обрекает на поражение. Да и не верю я вам. Вы — воительница по природе. Вы сильная и отважная женщина, вы проницательны и знаете противника. Я не сомневаюсь: вы победите, иначе, зачем бы я тратил на вас свое сердце? — В хитром прищуре Любрецкого светилась насмешка.

ЖИЗНЬ

Началась странная жизнь. Тихая спокойная безмятежная. То ли благодаря особому вниманию Рощина и Аллы Аркадьевны, то ли в угоду ниспосланному умилительному настроению, все вокруг воспринималось сквозь туманную пелену отстраненности. Тане казалось будто дача, лето, уютный налаженный быт, все происходит не с ней или не происходит вовсе. Что она очутилась во сне, сказке, в другом измерении. В реальности, в ее реальности не могли

существовать элитный коттеджный поселок, цветущий сад, беззаботность. Рощин в Танином измерении не мог существовать особо.

Повиснув на костылях, приподняв больную ногу, толстую, белую, будто слоновью, Таня ковыляла по комнатам. выбиралась в сад, смотрела часами в голубое безбрежное небо, слушала пение птиц, поражалась тому, что творится. Все и все толкали ее и Рощину друг к другу.

— Вы сильно сглупите, если упустите Андрея, — науськивала ее на брата Валентина. — Он нерешителен, как все мужчины и привык к одиночеству. Возьмите инициативу в свои руки. Не медлите.

Валерия Ивановна тоже оставляла заботой, звонила каждый день, убеждала:

— Видишь, Полина и тебе помогла. Все устроилось лучшим образом. Пока твоя нога заживет, вы привыкните друг к другу, дай бог, полюбите. Там и до свадьбы недалеко.

Алла Аркадьевна обрабатывала Андрея:

— Какое счастье, что у нас в доме появились малыши, правда, Андрюша? услышала как-то Таня чужой разговор.

— Ну…не знаю.

— Ладно тебе, будто я не вижу. Тебя к ним словно магнитом тянет.

— Есть такая буква. Смешно, но когда они меня обнимают, у меня в груди словно шевелится что-то живое и теплое.

— Инстинкт, Андрюша, непреодолимый инстинкт. Но я тебе другое скажу. Зачать ребенка — полдела. Вырастить — вот задача.

— На что вы намекаете? — почти искренне удивился Андрей.

— Маше и Никите не повезло с отцом. Тебе не повезло с детьми. Выводы, делай сам. Таня — очень славная женщина. Мне кажется, ты бы мог ее полюбить.

— Ее не знаю, а ребят — я точно люблю. И они меня. Я чувствую.

Таня вздохнула. В отношении детей Рощин был прав. В уюте чужого дома дочка и сын забыли не только о недавних горестях, но и о матери. В маленьких сердцах царил новый кумир. Дядя Андрей.

В первое же утро едва Андрей вышел на крыльцо, Маша прибежала и встала напротив. Под долгим пронзительным взглядом Рощин смущенно кашлянул и начал светскую беседу.

— Нравится тебе здесь?

— Да.

— И мне нравится, — тема себя исчерпала.

Неловкое молчание продлилось недолго. Маша, вздохнув тяжко, будто по обязанности, сообщила:

– Хоцу на руки.

Осмотрев с достигнутых высот сад, она прижалась белобрысой головенкой к груди и выдвинула новое требование:

— Хоцу казку.

— Машенька, дядя Андрей занят, — Таня, нечаянно оказавшаяся рядом, попыталась спасти положение.

— Я свободен. Я с удовольствием, — возразил писатель.

История повторилась вечером. Следующим утром. Следующим вечером. Через три дня сказки на крыльце стали традицией.

Никита день или два дичился Андрея, потом, не устояв перед соблазном, спросил:

— Можно я машине посижу?

— Конечно. Хочешь, я дам тебе порулить, когда поедем в супермаркет?

— А когда мы поедем?