Жизнь в зеленом цвете - 5
Шрифт:
Минуты текли; Гарри отсчитывал их собственными редкими, рваными вдохами, каждый из которых занимал секунды две. Он то и дело сбивался, но мог бы с уверенностью сказать, что прошло не меньше получаса. А то и час. Хотя на самом деле - пара веков… «Когда же они все заснут? Должно стать полегче, не может быть, чтоб я им снился, они забудут обо мне, я смогу доползти до библиотеки, обязательно смогу… Если раньше не сдохну». Гарри помнил, что от ужина до сна может пройти много времени - достаточно, чтобы как следует обсудить все сплетни, навозмущаться врагами
Щеке стало влажно, и Гарри, старательно прислушавшись к собственным ощущениям, понял, что у него носом пошла кровь. Интересно, можно так истечь кровью? Может, и можно… «Вот и выясним заодно».
– Поттер, ты что тут делаешь? Поттер? Гарри? Что случилось?
– о нет… только не это. Хуже могло быть только в ещё паре вариантов…
– Уйди, Забини, - пробормотал Гарри - как ему самому казалось, внятно и громко, но послышался шелест мантии, и Забини опустился рядом с ним на колени.
– Что? Скажи громче.
– Оставь меня в покое, Забини, - повторил Гарри; от напряжения заломило челюсть и мышцы гортани.
– Тебе плохо, и я никуда не уйду, - спокойно и деловито ответствовал слизеринец.
– Что случилось? Как тебе можно помочь?
– Мне нельзя помочь, - выдавил Гарри сквозь зубы.
– Отвали и дай мне спокойно сдохнуть.
Прохладные руки приподняли его голову и уложили на колени Забини.
– Что с тобой?
– с упорством, достойным лучшего применения, допытывался Забини; за спокойствием и деловитостью Гарри ощущал тревогу, беспокойство, искреннее желание помочь и… что-что?.. что это?..
– Ты весь в крови…
– Какая тебе разница… - Гарри еле размыкал губы, и Забини склонился к самому его лицу, чтобы расслышать.
– Чёрт подери, лучше бы меня нашёл Филч…
Забини негромко рассмеялся.
– Tergeo! А теперь либо ты скажешь, что с тобой, либо я буду лечить тебя без этих сведений.
– Лучше скажи Avada Kedavra и иди спать, - посоветовал Гарри.
– Приятных снов, Забини.
– Так мило с твоей стороны пожелать мне приятных снов, Гарри, - откликнулся Забини, доставая свою палочку.
– Interaneam condicionem volo cognoscere.
– И что это значит?
– волшебная палочка Забини неспешно продвигалась вдоль тела Гарри в дюйме от ткани мантии.
– Эй, я тебя спрашиваю!..
Попытка повысить голос обошлась Гарри достаточно дорого - голос сорвался, Гарри закашлялся, кровь снова хлынула из носа рекой; боль в голове злорадно застучала молотками, так быстро и сильно, будто хотела пробить ему череп и вырваться наружу.
– * * твою мать!
– недвусмысленно высказал Забини своё мнение о происходящем, осторожно обнимая Гарри и усаживая у стены. Гарри сопротивлялся бы, если бы мог.
Что это за странная эмоция у Забини? Знакомая, определённо знакомая… но Гарри никак не мог понять, что же это было; нужное слово вертелось
– Asclepio, - Забини залечил кровотечение, придерживая Гарри за подбородок.
– Немедленно говори, что с тобой происходит! Это заклинание? Тебя просто избили? Диагностика ничего вразумительного не даёт…
– Не даёт - и не домогайся, - буркнул Гарри; боль заходилась в голове припадками, полосуя его мозг.
– В кого ты такой упрямый, а?
– с досадой фыркнул Забини.
– Я хочу тебе помочь!
– Почему?
– Потому что я тебя люблю.
Повисло молчание. Гарри осмысливал эту информацию секунд пять, а потом понял наконец, что именно любовь он не мог распознать всё это время.
Любовь.
Убиться веником.
В данном контексте это звучит, как изощрённое издевательство.
Гарри облизнул пересохшие от прерывистого дыхания губы и сообразил, что Забини всё ещё ждёт ответа.
– Ну помогай, - великодушно разрешил Гарри.
– Я подыхаю от того, что все вокруг меня боятся и ненавидят. Я, видишь ли, эмпат. И эти эмоции делают мне так больно, что я потихоньку умираю. Вот в прошлом году чуть не умер. Давай, действуй…
Гарри снова закашлялся; кровь хлынула из горла, заливая мантию Забини, обжигая язык солоноватым привкусом. Забини поддерживал его, не давая упасть, и Гарри казалось сквозь боль, что он слышит, как усиленно думает слизеринец. И даже ясно, о чём, то есть о ком.
Говорить что-то ещё Гарри не пытался, позволив себе обвиснуть на руках Забини; сам напросился помогать, так пусть хоть подержит.
Через два десятка вдохов и выдохов Забини прижал Гарри к себе плотнее и коснулся губами его виска; от этого прикосновения шло живительное тепло, странным образом успокоившее боль.
Но стоило Забини отнять свои губы от кожи Гарри, как боль нахлынула с новой силой, и Гарри, не сдержавшись, застонал; новая порция крови была остановлена спешным двойным Asclepio, и мягкие губы снова коснулись его.
Забини целовал виски, лоб, щёки, сомкнутые веки, словно опасаясь касаться полуоткрытого, искажённого болью рта; не отрывая губ, невесомо выцеловывал одному ему известные узоры на скулах, и боль уходила. Гарри купался в тёплых, пушистых волнах любви, заглушавшей чужой страх и чужую ненависть.
Всё было так просто… перекрыть одну эмоцию другой, более сильной, более близкой, жаждущей защитить от всего на свете…
Было что-то унизительное в том, чтобы принимать подобную помощь именно от Забини; Гарри не знал только, кого из них двоих это унижает, и думать об этом у него не было никакой охоты. Забини поклонялся ему этими поцелуями, боготворил его распухшие от слёз глаза с тёмными кругами под нижними веками, его мокрый от холодного пота лоб, ввалившиеся щёки; радость, благоговение, щемящее неверие грели Гарри, расслабляли, исцеляли… эти волны, золотые, переливчатые, нежные, заполняли его всего, закрывая собой синеватую, как электричество, угрожающую боль…