Жизнь - вечная. Рассказы о святых и верующих
Шрифт:
В дом наш больше не лазили. Правда, может, потому, что спустя, наверное, месяц Толику с перепоя стало в очередной раз невмоготу жить. Он выскочил во двор и заорал:
– Мру… Мру… Люди!
После этого упал, стал задыхаться, дрыгая руками и ногами. Соседка тетя Рита вышла как раз на крыльцо, увидела, что Толик действительно собирается концы отдать, подбежала к нему, а он синими губами шепчет:
– В больницу свезите.
Тетя Рита побежала по дачникам, но все, конечно, отказывались везти. Только отец согласился, хотя ему тетя Рита и мигнула:
– Да пусть подохнет!
В общем, откачали тогда Толика. Недоумевала я, зачем продлил Бог дни его никчемной жизни? Не ради ли того,
Толик прожил еще лет пять, и все же настигла его поносная смерть: сгорел в собственном доме. Вслед за ним люто погибли другие наши уркаганы – кто утонул, кто отравился денатуратом, двоих зарезали. Видно, время пришло. Постепенно наше Березово очистилось от всех антисоциальных личностей. Несомненно, помогли тому и «крестные ходы», которые затеяли мы с Ольгой Ивановной. На них, чтобы вымолить дождь или вёдро, постепенно собиралось все больше жителей поселка, испрашивая дождя. Когда человек делает навстречу Богу один шаг, Он делает к человеку сто шагов… Милостей у Бога много, Он и освободил нас от бывших уголовников.
Вопреки пророчествам врачей, отец за своим шестидесятилетним юбилеем справил и семидесятилетний. И тогда только стал Господь готовить его к отшествию в мир иной. Как это, спросит неверующий. А вот так, если по-христиански рассуждать…
Из-за своего терпеливого характера отец пропустил начало новой коварной болезни. И называется-то она как-то не по-русски: облитерирующий эндартериит; при этой болезни в ногах происходит частичное или полное прекращение кровотока из-за закупорки сосудов атеросклеротическими бляшками. Болезнь в основном курильщиков – до инфаркта отец много курил, а после – враз бросил. Сначала он стал прихрамывать. Потом ему стало больно ходить, дальше и в покое начались боли в икроножных мышцах. Отец долго скрывал эти боли от нас, пил сильнодействующие анальгетики, к докторам не обращался. И только когда начал чернеть большой палец стопы, болезнь обнаружилась. Так проявляется гангрена. Врачи, конечно, старались как могли: рассасывали эту гангрену, лекарствами облегчали боли. Два раза отца прямо из дома отвозили на операционный стол – под наркозом делали шунтирование: в обход закупоренной артерии устанавливали из собственной же вены новый сосуд – шунт, который замещал вышедший из строя.
Но болезнь наступала. И вот ко мне в Москву пришло ужасное известие: дело дошло до того, что отцу предстояло в виду развивающейся гангрены отрезать ногу до колена – и как можно скорей. Направление в областную больницу было выписано, ждали только очереди. Я позвонила родителям, уговаривая отца сходить в церковь – исповедаться, собороваться и причаститься, готова была сама приехать, чтобы привести священника на дом. Но нарвалась только на неописуемое раздражение с их стороны.
И мысли я не могла допустить, что отцу отрежут ногу: во-первых, при его здоровье это совершенно гиблая операция, и потом – просто представить не могла своего деятельного и красивого отца без ноги. Нет, это невозможно.
Уповать в этой ситуации можно было только на Бога. Я просила молиться об отце всех своих друзей – верующих и неверующих, умоляла помолиться знакомых священников и монахов, подавала записки о здравии во все встреченные на пути церкви, заказала сорокоусты в доступных мне монастырях. Науме было лишь одно: Господи, не попусти отрезать отцу ногу…
Прошли две недели, три, месяц, еще месяц. В больницу отца не клали и ногу не отрезали… В конце июня я приехала на дачу и провела лето вместе с родителями. Назначенную и почему-то отмененную операцию по семейной традиции мы между собой не обсуждали и жили дальше по-прежнему. Отец
В последний день августа местный священник отец Онисим пригласил меня съездить на богослужение в один деревенский храм – знаменитый тем, что он никогда не закрывался и служил в нем почитаемый в округе старец. В тот день отмечалась дата: три года со дня его смерти. Многие священники из разных уголков епархии были приглашены на литургию, а службу должен был возглавить сам епархиальный архиерей. Чуть рассвело, и мы с батюшкой и его матушкой отправились на легковушке на службу за сто километров от Березова. Отец Онисим очень хотел познакомить меня с правящим архиереем, и на этот случай захватила я с собой только что изданный, иллюстрированный альбом о греческом Афоне, который не стыдно было и архиерею подарить. Разработали мы планчик: батюшка при удобном случае замолвит за меня словечко, а когда после службы архиерей будет из алтаря выходить – тут я и вручу ему свой альбом. Глядишь, владыка что-нибудь написать попросит.
– Надо всюду сети забрасывать, – наставлял отец Онисим. – Надо, чтобы тебя узнавали. Под лежачий камень вода не течет.
– Да не так все происходит, – только и ответила я, потому что отец Онисим совершенно не представлял нашей «писательской» кухни. – Вы думаете, у архиерея нет своих писателей?
– Действовать надо, а не думать! – благословил отец Онисим. – Давай, как договорились!
Архиерейская служба всегда долгая, но наконец, она закончилась. Архиерей вышел на амвон и сказал проникновенное слово про почившего старца и, благословляя народ, в окружении большого числа приглашенных священников направился к выходу.
Это было мое первое знакомство с носителем столь высокого церковного сана: я не знала, как подойти, что сказать… Из-за волнения я пропустила нужный момент. Архиерей уже поравнялся со мной, вокруг него образовалась толпа, началась обычная суета…. Отец Онисим издалека махал мне, мол, что же ты ждешь?
– Владыко, благословите! – отчаянно выкрикнула я.
Архиерей повернулся и поглядел на меня своим пронзительным взглядом. В моих руках был большой альбом.
– Вот… – я протянула ему альбом. – Это вам!
Сотни любопытных глаз устремились на меня. Архиерей протянул ко мне отеческую свою руку и принял книгу. Я чуть не расплакалась: как у Бога все удивительно просто.
– Похвально! Благодарим, – произнес он. – По какой причине такой прекрасный подарок мне?
Это был духовный экзамен, я чувствовала… Как же все объяснить в нескольких фразах? Народ вокруг нас замер.
– Когда мне предложили написать об Афоне, я сначала отказывалась. Если женщин на Афон не пускают, зачем женщине про Афон писать… Есть же мужчины, побывавшие там. Пусть и пишут.
– Действительно, – ободряюще улыбнулся владыка и передал мой альбом иподиакону. – И что же?
– Но издатели мои сказали: мы ведь просим не путевые заметки писать. Не обязательно профессионалу быть везде. Это и невозможно…
– Разумно, – подтвердил владыка.
– Я стала подбирать литературу по Афону, а ее очень мало. Читала и все равно очень сомневалась. И вдруг случайно прочитала вашу статью про Афон, она мне так понравилась! И почему-то мне показалось, что эта статья, как от вас мне благословение… – с замиранием сердца закончила я свой рассказ.