Жизнь взаймы
Шрифт:
Мальчик так увлекся игрой, что даже не заметил вошедших.
– Антон! – окликнула его Анна Григорьевна.
Выражение лица Анны Григорьевны было строгим, но в ее больших глазах читалась огромная, всепоглощающая материнская любовь.
– Ма?.. – Мальчик поднял голову.
Он был как ребенок с праздничной открытки – розовощекий, с блестящими озорными глазенками… и очень похож на Князева.
Паленый держался за спиной Анны Григорьевны, и мальчик поначалу не видел его. Но вот мать отступила в сторону, и Антон перевел взгляд на Паленого.
– Папа… –
С радостным криком мальчик бросился к Паленому и запрыгнул ему на руки.
– Папочка, я так ждал тебя, так ждал… Почему ты так долго задержался в этой противной командировке? – лепетал ребенок, тесно прижимаясь к Паленому.
От близости детского тельца у Паленого неожиданно закружилась голова. Ребенок пах молоком, шоколадом и еще чем-то очень приятным – наверное, запахом детства.
Паленый почувствовал, что на глаза навернулись слезы. Ему до щемящей боли в груди вдруг стало жалко это безгрешное маленькое существо, которое какие-то ублюдки лишили отца. Появись у него такая возможность, он разорвал бы их голыми руками.
Стараясь не поддаться плохим эмоциям, он быстро справился с ненавистью к убийцам, нежно обнял мальчика и перевел взгляд на Анну Григорьевну. Он должен ей рассказать правду, должен!
Нет, только не сейчас. Нельзя сейчас… Это было бы слишком жестоко. По крайней мере, по отношению к ребенку.
Анна Григорьевна наблюдала за сценой встречи с каким-то странным выражением. Она словно превратилась в статую из белого полупрозрачного фарфора. А ее глаза буквально светились. Вот только непонятно, что они скрывали за этой лучезарностью…
Ужинать сели не через полчаса, а спустя час с лишним. Мальчик никак не хотел слезать с рук Паленого. Наверное, он боялся, что "папа" снова уедет в "командировку".
Когда ребенок все-таки угомонился и уснул со счастливой улыбкой на лице, Паленый и Анна Григорьевна прошли в столовую, которая тоже была немаленькой и напоминала банкетный зал шикарного ресторана. Что касается самого стола, то он был выше всех похвал.
– Маргоша, по-моему, ты немного перестаралась, – добродушно заметила Анна Григорьевна. – У нас ужин, а не банкет. Здесь еды и напитков хватит на десятерых.
– Анечка, такой день, такой день… – квохтала, как наседка, Маргоша, бегая вокруг стола – все поправляла разложенные столовые приборы, салфетки и протирала и так чистые бокалы.
Наконец она ушла. Паленый и Анна Григорьевна остались одни. Этого момента новоявленный "супруг" боялся больше всего. Все это время Паленый пребывал словно во сне. Он двигался и говорил, как автомат, мало соображая, что происходит вокруг него.
– Давай зажжем свечи, – предложила Анна Григорьевна.
– Отличная идея, – обрадовался в душе Паленый.
Он решил, что при свечах будет чувствовать себя свободней и раскованней.
Так и получилось. Едва погасла большая хрустальная люстра под потолком, как в его душу неизвестно откуда начали вливаться спокойствие и рассудительность. Он
– Что будешь пить? – буднично спросила Анна Григорьевна.
Мне все равно, хотел ответить Паленый, но тут же прикусил язык. Интересно, каким спиртным напиткам отдавал предпочтение Князев? На столе была бутылка с очень дорогим вином, французское шампанское, виски и армянский коньяк.
– Есть предложение начать с шампанского, – выручила Паленого Анна Григорьевна. – Не возражаешь? У нас ведь сегодня большой праздник…
– Да…
Анна Григорьевна смотрела прямо ему в глаза. Паленому трудно было выдержать ее взгляд, но он старался. Полумрак в столовой помог ему разобраться со своими мыслями и эмоциями, и Паленый неожиданно понял, что роль Князева постепенно захватывает его.
Это было сравнимо с проникновением во вражеский тыл, где каждое неосторожное слово или движение может стать зацепкой для контрразведчиков, ведущей к провалу. Он вдруг стал спокойным и сосредоточенным, а шампанское добавило в кровь адреналина, который разбудил хищную настороженность, скрытую под маской невозмутимости.
– Ты сильно изменился, – сказала Анна Григорьевна. – Я имею ввиду внешне. И голос стал грубее.
– Наверное, – согласился Паленый.
Вот он – момент истины! Или его сейчас расколют, и тогда придется во всем сознаться, или он выдержит допрос и останется в этом уютном доме. Перед мысленным взором Паленого предстала свалка, и он внутренне содрогнулся.
Как он мог так долго жить в том аду!?
– Мне сделали пластическую операцию, – продолжил он, предупреждая следующий вопрос Анны Григорьевны. – У меня было сильно повреждено лицо и сломаны ребра.
Конечно же, она рассмотрела шрамы, оставленные скальпелем хирурга. В этом сомнений не было. Они уже были едва заметны, но не для внимательных глаз. Тем более близкого человека.
– Я так и думала… – Анна Григорьевна впервые посмотрела на него с состраданием. – Твою машину нашли далеко за городом, в кювете. Она полностью сгорела.
– Да, я был сильно обожжен…
Паленый откуда-то знал, что смесь правды и лжи наиболее эффективна. Легенда, построенная на выдумке, гораздо хуже легенды, в канву которой вплетены факты из жизни. В этом случае человек держится гораздо уверенней, не опасаясь проколоться на каком-нибудь пустяке.
– Автокатастрофу ты тоже не помнишь? – спросила Анна Григорьевна.
– Моя сознательная жизнь началась с кареты "Скорой помощи", когда я пришел в себя. Да и потом многие события не затрагивали моего сознания. Все было как один бесконечно длинный кошмарный сон.
– Бедный…
Анна Григорьевна потянулась к нему, чтобы погладить его рукой по щеке, но тут же остановилась. Она выглядела смущенной.
– Налить тебе коньяк? – спросила она. – Когда-то ты любил его.
– Возможно, – ответил Паленый. – Ска… – Он хотел сказать "скажите", но вовремя спохватился. – Скажи, я сильно пил?