Жизнь за гранью жизни
Шрифт:
меня привел к тебе.
2. Гермес. Клянусь Зевсом, выгодно бы я устроился, если б пришлось еще платить за мертвецов! Харон. Я тебя не пропущу. Менипп. Ну, так втащи лодку на берег и жди;
только я не знаю, как ты ухитришься получить с
меня то, чего у меня нет.
ЛУЧШЕ НЕГУ ТОГО СВЕТА?
Харон. Ты разве не знал, что надо взять с собой обол?
Менипп. Знать-то знал, да не было у меня. Что же, из-за этого мне не надо было умирать?
Харок. Ты хочешь потом похвастаться, что один из всех переплыл озеро даром?
Менипп. Не даром,
Харон. Перевозчику до этого нет никакого дела. Ты должен заплатить обол, иначе быть не может. 3. Менипп. Ну так отвези меня обратно к жизни. Харон. Прекрасное предложение! Чтобы Эсак поколотил меня за это? Менипп. Тогда оставь. Харон. Покажи, что у тебя в мешке. Менипп. Если хочешь, бери: чечевица и угощение Гекаты.
Харон. Откуда ты выкопал, Гермес, эту собаку? Всю дорогу он болтал, высмеивал и вышучивал всех сидевших в лодке, и, когда все плакали, он один пел.
Гермес. Ты не знаешь, Харон, какого мужа ты перевез? Мужа, безгранично свободного, не считающегося ни с кем! Это Менипп! Харок. Если ты мне попадешься в руки... Менипп. Если попадусь, любезный: только два раза я тебе не попадусь.
Ахилл и Антилох
1. Антилох. Ахилл, что это ты говорил недавно Одиссею о смерти? Как это было неблагодарно и недостойно обоих твоих наставников, Хирона и Феникса! Я слышал, как ты сказал, что хотел бы лучше живым служить поденщиком у бедного пахаря, который скромным владеет достатком, чем царствовать над всеми мертвыми. Такие неблагодарные слова приличны, быть может, какому-нибудь трД-"у фригийцу,
чрезмерно привязанному к жизни, но сыну Пелея, храбрейшему из всех героев, стыдно иметь такой низменный образ мыслей. Этого никак нельзя согласовать со всей твоей жизнью: ведь ты мог бы долго, хотя без славы, жить и долго царствовать во Фтиотиде однако ты добровольно избрал смерть, соединенную со славой.
2. Ахилл. О сын Нестора! Тогда я еще не ведал, как здесь живется, и эту жалкую, ничтожную славу ставил выше жизни, так как не мог знать, что лучше. Теперь же я понимаю, что сколько там, на земле, меня ни воспевают, все равно от славы мне никакой пользы нет. Ведь среди мертвецов равноправие: нет больше ни моей красоты, Антилох, ни силы; все мы лежим, покрытые одним и тем же мраком, совсем одинаковые, и ничем друг от друга не отличаемся. мертвые троянцы не боятся меня, а мертвые ахейцы не оказывают уважения; мы все здесь на равных правах, все мертвецы похожи друг на друга "и трус и герой у них в равном почете". Вот это причиняет мне страдание, и мне досадно, что я не живу на земле, хотя бы как поденщик.
3. Антилох. Но что же нам делать, Ахилл? Так постановила природа, что все непременно должны умереть: нужно повиноваться этому закону и не противиться предустановленному. А затем, ты видишь, сколько нас, твоих товарищей, с тобой здесь, скоро и Одиссей, наверно, прибудет к нам. Пусть послужит тебе утешением общность нашей судьбы; утешайся тем, что не с тобой одним это случилось. Посмотри на Геракла, на Мелеагра, и других великих героев; из них ни
4. Ахилл. Ты меня утешаешь, как друг, меня же не знаю как удручает воспоминание о жизни; думаю, что и все вы чувствуете то же самое. Если вы со мной не согласны и спокойно можете переносить это, - значит, вы хуже меня.
ЛУЧШЕ НЕТУ ТОГО СВЕТА?
Антилох. Наоборот, Ахилл, мы лучше; мы понимаем бесполезность наших слов и решили молчать терпеть и переносить свою судьбу спокойно, чтобы не смешить других, высказывая такие желания, как ты.
Диоген и Александр
1. Диоген. Что это, Александр? И ты умер, как все?
Александр. Как видишь, Диоген. Что же в этом удивительного, если я, человек, умер?
Диоген. Так, значит, Аммон солгал, говоря, что ты - его сын? Значит, на самом деле ты сын Филиппа?
Александр. Наверно, Филиппа: был бы я сыном Аммона, я бы не умер.
Диоген. Но ведь и про Олимпиаду рассказывали, будто она видела на своем ложе дракона, который сошелся с ней: от него-то, говорят, она и родила тебя, а Филипп обманывался, думая, что ты его сын.
Александр. И я тоже слышал об этом, но теперь вижу, что и мать, и прорицатели Аммона говорили вздор.
Диоген. Однако их ложь пригодилась тебе для твоих дел: многие трепетали перед тобой, считая богом.
2. Но скажи мне, кому ты оставил свою громадную державу?
Александр. Сам не знаю, Диоген: я не успел на этот счет распорядиться; только, умирая, передал мое кольцо Пердикке. Но чего же ты смеешься, Диоген?
Диоген. Я вспомнил, как поступала с тобой Эллада, как тебе льстили эллины, лишь только ты получил власть, - избрали тебя своим покровителем и вождем против варваров, а некоторые даже причисляли тебя к сонму двенадцати богов, строили тебе храмы и приносили жертвы, как сыну дракона.
3. Но скажи мне, где тебя македоняне похоронили? Александр. Пока я лежу в Вавилоне, уже тридцатый день, но начальник моей стражи Птоломей обещал, как только покончит с беспорядками, которые возникли после моей смерти, перевезти меня в Египет и там похоронить, чтобы таким образом я сделался одним из египетских богов.
Диоген. Как же мне не смеяться, Александр, в" дя, что ты даже в преисподней не поумнел и думаешь сделаться Анубисом или Осирисом? Брось эти мысли, божественный: кто раз переплыл на эту сторону озера и проник в подземное царство, тому больше нельзя вернуться. Жак ведь очень внимателен, да и с Кербером справиться не так легко.
4. Мне было бы приятно узнать, как ты себя чувствуешь, когда вспоминаешь, какое блаженство ты оставил на земле: всяких телохранителей, стражу, сатрапов, груды золота, и народы, боготворящие тебя, и Вавилон, и Бактрию, и зверей громадных, и почести, и славу, и торжественные выезды в белой диадеме на голове и в пурпурном платье. Разве тебе не больно, когда ты все это вспоминаешь? Чего же ты плачешь, ты, глупец? Даже этому не научил тебя мудрец Аристотель - не считать прочными дары судьбы?