Жизнь замечательных Блондей
Шрифт:
— Да, господин директор, несчастный случай, — подобострастно шептал фурнитур в трубку. — Сильвер, господин директор, группа FВ-IV. Сетт, господин директор, Эрле Сетт…
Дальше фурнитур перешел на такой шепот, что Мартин уже не мог различить слов, да не очень-то и вслушивался: при звуке имени пострадавшего мальчика у него буквально оборвалось сердце.
«Я так и знал… — Мартин прикусил губу. — Я, что ли, несчастья приношу? Стоит мне кому-нибудь что-нибудь пообещать, обнадежить, хотя бы и про себя, как обязательно… — Болезненное воспоминание кольнуло ледяной иглой, и Мартин опомнился. — Ладно, об этом можно подумать потом, сейчас надо разобраться, что происходит!»
—
— Господин директор весьма расстроен случившимся, — печально произнес фурнитур. Мартин его прекрасно понимал: если несчастье произошло в его смену, не сносить парню головы.
— Это я и без вас знаю, — фыркнул Шмидт. — Я бы на его месте тоже рвал и метал. Что делать с Сеттом?
— Господин директор сообщил, что вскоре прибудет, — сказал фурнитур. — С ним будет комиссия, и компетентные сотрудники решат…
— Ладно, когда явятся, вызови меня, — вздохнул Шмидт и, тяжело поднявшись, протопал к двери. Мартин едва успел отпрянуть; Шмидт только скользнул по нему равнодушным взглядом, но явно не вспомнил весьма проблемного юного Блонди, который пару лет назад доставлял столько хлопот интернатскому начальству.
Дожидаться, пока Шмидт скроется из виду, Мартин не стал, а, придержав закрывающуюся дверь, ввалился в приемную.
Фурнитур уставился на него недоумевающим взглядом. Он определенно работал в интернате недавно, поскольку не узнал в лицо Мартина Янсона, от выходок которого стоном стонали все без исключения фурнитуры, приставленные к юным представителям элиты.
— Что произошло? — повелительным тоном спросил Мартин, не давая фурнитуру опомниться. — Я слышал, несчастный случай?
— Д-да… — выдавил тот, косясь на Мартина и явно недоумевая, с какой стати он должен давать отчет незнакомому юнцу.
Кому другому опытный фурнитур вежливо дал бы от ворот поворот, будь вопрошающий хоть десять раз Блонди, но этот… этот не очень-то походил на обычных воспитанников. Слишком уж уверенный у него был взгляд, взгляд Блонди, успевшего на своем веку покомандовать не только общим для нескольких воспитанников фурнитуром да прислугой рангом пониже, а и кем-то посерьезнее. Вместо интернатской формы, черной с синим, — классический костюм взрослого представителя элиты, и видно было, что этот юный Блонди не первый раз его надел, — а на рукаве, к тому же, имелись нашивки руководителя среднего звена, что совсем сбило фурнитура с толку. Он прекрасно разбирался в знаках отличия, принятых у элиты, но сейчас мог лишь теряться в догадках по поводу личности этого Блонди: для настоящего начальства тот был слишком молод, но вел себя так, будто имел право командовать, и потом, знаки различия… Словом, фурнитур растерялся, а раз растерявшись, он уже не мог собраться с духом и отказаться отвечать на вопросы.
— Имя пострадавшего — Эрле Сетт, я верно расслышал? — продолжал допрос Мартин, не обращая внимания на смятение фурнитура.
— Да… — выдавил тот.
— Что все-таки с ним случилось?
— Господина Сетта нашли рано утром, — тщательно подбирая слова, произнес фурнитур, успевший слегка опамятоваться. — Судя по всему, ночью он упал с большой высоты, предположительно, с верхней площадки лестницы.
— Жить будет? — коротко спросил Мартин. — Что с ним?
Фурнитур выразительно промолчал.
— Я в последний раз спрашиваю, что с ним? — Мартин начал терять терпение, и фурнитур это почувствовал.
— Гм… по заключению господина Шмидта — травма позвоночника, сотрясение мозга, вероятно, разрывы внутренних органов… — начал он перечислять.
— Вероятно? — опасным тоном произнес
— Пострадавшему оказана первая помощь, — слабо отбивался фурнитур. — Но, господин, повреждения слишком серьезны, и не в компетенции господина Шмидта решать…
Лицо фурнитура перекосило от боли, и Мартин понял, что слишком сильно стиснул его плечо.
— Господин директор прибудет с комиссией, он уже выехал… — заикнулся было фурнитур, но глянул в полыхнувшие ледяной яростью глаза Мартина и благоразумно замолчал.
Все было верно, Мартин прекрасно знал, что такое Сильверы… При всем их внешнем сходстве с Блонди, — различие заключалось, казалось, лишь в цвете волос, — они все-таки изрядно от Блонди отличались, и прежде всего — своей стоимостью. Именно не ценностью для общества, а стоимостью производства им подобных: она была на порядок меньше, чем для Блонди, а число Сильверов и прочей элиты рангом пониже, разумеется, значительно больше. Потому с Сильверами, Редами, Шатенди особенно не церемонились, последних одно время вообще держали чуть не за расходный материал. Одним словом, сильно искалеченного Сильвера, к тому же совсем мальчишку, не успевшего никак себя проявить, скорее всего, отправили бы прямиком на тот свет, не взирая на его возможный потенциал: его лечение, дорогостоящие операции и последующая долгая реабилитация наверняка стоили бы больше, чем производство еще одного такого же мальчишки.
Впрочем, даже ради серьезно покалечившегося Блонди вряд ли бы стали делать исключение из правил: стоило вспомнить только, как от Юпитер скрывали ранение самого Эмиля Кана. Мартин был наслышан об этой истории! А ведь Эмиль, на минуточку, был руководителем высшего звена, а не двенадцатилетним мальчишкой!
Об этом не говорили вслух, хотя о реальном положении дел все были осведомлены: в каждой группе, вероятно, есть некоторый процент брака, который может отсеяться на ранних этапах. Да, жаль, конечно, но таких мальчишек — полный интернат, и если парень оказался настолько неуклюж, что свалился с лестницы, значит, в нем определенно имелся какой-то дефект, который проглядели генетики из отдела контроля качества. Примерно так Мартин представлял ход мыслей руководства, и был, в сущности, прав. Комиссия наверняка рассудила бы точно так же, но…
— Дай сюда телефон! — Мартин выхватил из руки фурнитура трубку — некогда было бежать в свою комнату за собственным телефоном, — по памяти набрал номер. — Не директору решать, что будет с Сеттом!.. Алло!
— Мартин? — В мягком голосе Алана Грасса читалось легкое удивление. — Разве ты не в интернате? У тебя, кажется, должны были быть экзамены…
— Да, все верно, я как раз тут и торчу, — сквозь зубы произнес Мартин.
— Что-то случилось? — Алан посерьезнел, зная, что без веской на то причины, да еще из интерната, Мартин звонить не станет.
— Да. Случилось… Алан, мне очень нужна твоя помощь! — выпалил Мартин.
— Я слушаю.
Мартин как можно короче изложил суть вопроса.
— Понимаешь? — закончил он свой монолог. — Я знаю, что скажет комиссия, и ты наверняка знаешь… Но, Алан!..
— Скажи, пожалуйста, — после секундной заминки произнес Алан, — ты сейчас звонишь мне потому, что тебя возмущает устройство нашей системы в целом, или потому, что данный конкретный случай чем-то задевает твои личные интересы?
— Да, — ответил Мартин, мимоходом удивившись: обычно Алан так не разговаривал. — То есть задевает. Очень сильно задевает, Алан, ты себе представить не можешь, как сильно! Я все знаю про правила и порядки, только…