Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди
Шрифт:
Тем временем старший брат Никиты режиссер Андрей Михалков-Кончаловский вкупе с коллегами по съемочной группе фильма "Романс о влюбленных" буквально мечется в поисках исполнителей на главные роли. Еще 3 октября фильм был запущен в режиссерскую разработку, однако за эти два месяца так и не удалось подыскать подходящих актеров на роль Сергея и Тани. В итоге, перебрав всех столичных и провинциальных актрис, Кончаловский от отчаяния решил просеять сквозь сито отбора детей самих киношников. И первыми, на кого пал его выбор, оказались дочери его второго режиссера Натальи Кореневой — Маша и Лена Кореневы. Стылым декабрьским днем обе девушки в сопровождении матери пришли на "Мосфильм", чтобы предстать перед проницательным взором режиссера.
Первым в кабинет вошла старшая из сестер — Маша. Пробыла она там недолго, удостоившись от режиссера похвалы за красивое
"Чисто по-женски я оценила всю невыгодность своего положения: мне предстояло пересечь комнату под пристальным взглядом сидящего в углу режиссера. Я постаралась проделать это как можно изящнее, посетовав на то, что в тот день была укутана в длинную серую кофту, брюки и короткие зимние ботинки. А также, что мне недостает пары-тройки сантиметров роста для нужного впечатления. С видом кокетничающего Винни Пуха я послала режиссеру прощальную улыбку и выскользнула в проем двери…"
Продолжаются приключения Никиты Михалкова на Камчатке. II декабря у него произошла стычка с одним из участников экспедиции — карякским писателем Коянто. Тот с утра выпил лишнего и стал задирать Михалкова заявлениями типа "Я — истинный каряк, а вы, русские, нам и в подметки не годитесь" и т. п. Михалков ответил ему не менее достойной тирадой, которая вывела писателя из себя. Он распалился еще больше, стал махать кулаками. В итоге Михалков дал ему пару затрещин и пригрозил, что пожалуется отцу и тот поспособствует исключению Коянто из Союза писателей. Последняя угроза произвела на писателя впечатление куда более сильное, чем рядовые затрещины. Короче, он успокоился.
Тем временем на "Мосфильме" отец упоминаемой выше Елены Кореневой Алексей Коренев продолжает работу над фильмом "Большая перемена". Правда, в декабре съемочных дней у группы будет мало, и большую часть времени киношники занимались монтажом ранее снятого, речевым озвучанием, записью музыки (композитор Эдуард Колмановский написал к фильму прекрасную музыку, а руку к стихам приложил поэт Михаил Танич). Между тем 12 декабря снимался эпизод "мебельный магазин": Петрыкин (Ролан Быков) со своей невестой Валей (Люсьена Овчинникова) выбирают себе мебель, тут появляется Нестор Петрович и просит, чтобы продавец обслужил их побыстрее. Дескать, Петрыкин — хороший человек. Поначалу Петрыкину лестно такое внимание к его персоне, но едва он узнает, что Нестором движет исключительно забота о Генке Ляпишеве, как он тут же мрачнеет и уводит жену из магазина. Эпизод снимали в коллекторе 7-го павильона с 16 до 24 часов.
В те минуты, когда работа киношников уже близилась к концу — в 23.05, - в Москве было совершено преступление. Жертвой его стала 20-летняя контролер ОТК радиозавода Надежда Рощина, возвращавшаяся домой от подруги. Сойдя на автобусной остановке недалеко от своего дома, Надежда пересекла улицу и вошла в темный переулок. Здесь все и произошло. Навстречу девушке вышел незнакомый парень в черной каракулевой шапке, который, поравнявшись с ней, внезапно ударил ее по руке, в которой была зажата сумочка. Прорычав что-то вроде "Молчи. Убью", парень подхватил с земли добычу и бросился бежать прочь. Надежда рванула было вдогонку, но затем остановилась — боль в руке стала невыносимой. В похищенной сумочке находились: помада, комсомольский билет, клипсы, пропуск и записная книжка. И три рубля с мелочью.
О том, как развивались события в этом происшествии дальше, я расскажу чуть позже, а пока на время прервемся и заглянем в дневник Бориса Бабочкина. 12 декабря в нем появилась следующая запись:
"Очень болен. Приступ за приступом.
Сегодня узнал, что в воскресенье похоронили А. М. Марьямова (писатель, критик. — Ф. Р.). Мне не сказали. Сказали только сегодня. И я заплакал. Мне жалко его,
Забегая вперед скажу, что жизнь отмерит прославленному, артисту еще два с половиной года — он умрет в июле 1975 года, о чем рассказ впереди. А пока вернемся в декабрь 72-го.
Утром 13 декабря контролер ОТК радиозавода Надежда, пострадавшая накануне вечером от грабителя, пришла в милицию, чтобы написать заявление о случившемся. В тот момент, когда она уже заканчивала писать, в дежурку вошел молодой милиционер. Взглянув на заявление потерпевшей, он мрачно резюмировал: "Опять тот же парень в черной каракулевой шапке". Из чего Надежда сделала вывод, что она — не первая жертва неуловимого грабителя. Так оно и оказалось. А через пару дней девушку уже вызвали в милицию, чтобы опознать преступника. Им оказался 15-летний ученик одной из столичных школ Малахов. Как выяснилось, на скользкую дорожку его толкнул… родной папаша. Это он, будучи человеком жестоким и циничным, с детства прививал своему отпрыску потребительское отношение к жизни. У него даже была своеобразная методика воспитания сына: например, с 1 по 2-й классы он порол его за разные провинности куском телевизионного кабеля, с 3 по 4-й — солдатским ремнем с металлической пряжкой, с 5 по 8-й — избивал кулаками. Однажды, когда сын без разрешения взял в школу шариковую ручку отца и там потерял ее, Малахов-старший избил отпрыска чуть ли не до полусмерти. При этом приговаривал: "Я в дом несу, а ты из дома тащишь?! В дом неси! В дом неси!"
Свое первое преступление Малахов-младший совершил в 8-летнем возрасте, ограбив ночью палатку с мороженым. Его добычей тогда стали 15 рублей и две пачки халвы. Последнюю он принес домой как свой законный трофей. Отец ведь сказал "в дом неси". Вся эта история чуть позже станет поводом для появления в "Комсомольской правде" целой серии очерков публициста Валерия Аграновского. Эти публикации будут зачитываться до дыр. Но вернемся в декабрь 72-го.
Параллельно со съемками "Большой перемены" на "Мосфильме" шла работа и над другими картинами. К примеру, над своим очередным шедевром корпел в те дни мэтр отечественного кинематографа Григорий Александров. Тринадцать лет назад на широкий экран вышел его последний фильм — комедия "Русский сувенир", но она принесла ему сплошные огорчения: ее не приняла ни критика (в "Крокодиле" даже был помещен фельетон на нее), ни зрители (залы были полупустые). Этот провал надолго отбил у Александрова охоту снимать, и он в течение девяти лет занимался исключительно преподавательской деятельностью. Наконец в 1968 году мэтр решил вернуться в большой кинематограф. На этот раз он задумал изменить себе и снять вместо комедии шпионский детектив под названием "Скворец и Лира". Правда, изменив жанру, Александров не изменил себе в главном — центральную роль в будущей ленте отдал своей жене Любови Орловой. На этот раз ей предстояло перевоплотиться в советскую разведчицу Людмилу Грекову, действующую в глубоком тылу фашистских войск.
Несмотря на то, что сценарий фильма был готов к постановке еще весной 1969 года, однако начать съемки удалось только в середине ноября 1972 года. За прошедший месяц были сняты натурные эпизоды в Швейцарии (группа находилась там 18–25 ноября) и часть эпизодов в павильоне. Вот как описывает эти съемки Д. Щеглов:
"Орловой шел семьдесят второй год.
Был эпизод в сцене с Петром Вельяминовым, где она стоит в подвенечном платье, в фате.
Это было странное, это было страшное зрелище. У нее заметно тряслась голова в кадре. Она была озабочена лишь тем, как и на сколько лет выглядит. Не помогал ни тщательно выверенный свет, ни особые ракурсы: Работа сводилась к постановкам "мизансцены ресниц".
Настоящая тема картины — отчаянная борьба Орловой со временем.
Это был фильм, где двое людей — постановщик и главная исполнительница — в равной степени не чувствовали, не видели, не знали своего возраста.
По студии ходили веселые байки, чем-то похожие на анекдоты, которые в то время травили об анемичных старцах из Политбюро. "Скворец и Лира" быстро переименовали в "Склероз и климакс". Любочку, впрочем, старались щадить.
Во время съемок она задергала свой организм всевозможными диетами. Она по-прежнему занималась станком, теперь уже с плачем — буквально с плачем, — отлеживаясь после своих ежеутренних полуторачасовых мучений…"