Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди

Раззаков Федор Ибатович

Фатима явилась в точно назначенное время. Мать Плутихи, которая была в курсе всех дел своей дочери, накрыла на стол, однако в разговор не вмешивалась, предпочитая хлопотать на кухне. Суть же разговора двух подруг свелась к следующему: Плутиха предложила очередные услуги в деле сбыта наркотиков, обещала найти новых клиентов. Фатима не возражала. Так они просидели до позднего вечера, а когда гостья начала собираться домой, молодая хозяйка вызвалась ее проводить. На удачу прямо возле дома они заметили зеленый огонек позднего такси. Фатима смело села в автомобиль, не подозревая, что все происходящее — всего лишь ловко разыгранный спектакль. На самом деле за рулем такси сидел один из "монголов", а трое его подельников ожидали неподалеку, чтобы затем подсесть в машину. Как только это произошло, Фатиму тумаками заставили лечь на пол, и "Волга" рванула в деревню Маклино. Там женщине пришлось пережить три дня сплошных издевательств: ее били,

таскали за волосы, прижигали сигаретами. В какой-то момент бандиты почувствовали, что женщина уже "дозрела", и привезли ее в Москву — на одну из своих блатхат. Однако там в Фатиме взыграла восточная кровь, и она сунула своим мучителям фигу под нос: вот вам, а не деньги! Взбешенные бандиты вновь обрушили на женщину град ударов. Чашу весов перетянул на сторону бандитов их штатный палач — 42-летний Людоед, числившийся подсобным рабочим в продовольственном магазине. Он накинул на шею Фатимы веревочную петлю и, встав ей на грудь, стал затягивать ее. После этой экзекуции воля жертвы была сломлена, и она назвала бандитам адрес гостиницы, где хранила деньги и наркотики: Сущевский вал, 50, номер 23. В тот же день в руках у "монгольской братвы" оказалась сумка, где хранились 1300 рублей и пакетик с 26 граммами наркотиков.

Между тем криминальная хроника сентября не исчерпывается одними "подвигами" банды Монгола. В те дни в Москве промышляли и другие преступники, одного из которых тогда же удалось задержать (об этом написала "Вечерняя Москва" в номере от 30 сентября).

Сентябрьским вечером некий неизвестный мужчина зашел в одну из сберегательных касс в Сокольниках и стал слоняться по ней из угла в угол, делая вид, что изучает стенды. Однако его косые взгляды по сторонам сразу привлекли внимание одной из кассирш. Когда незнакомец вышел из кассы, она последовала за ним, чтобы позвать милиционера, стоявшего неподалеку. Милиционером оказался молоденький младший сержант Деев, прослуживший в 98-м отделении милиции всего лишь полгода. Он догнал незнакомца и попросил предъявить документы. Мужчина сунул руку в карман плаща, однако вместо паспорта достал нож. Видимо, Деев не ожидал такого поворота, и лезвие ножа вонзилось ему в правый бок. Преступник же бросился бежать. Превозмогая боль и зажимая рану рукой, Деев пустился в погоню. Он был вооружен пистолетом, однако применять его побоялся: во-первых, на улице были люди, в которых он мог нечаянно угодить, во-вторых — это только в кино милиционеры лихо разбирались с бандитами с помощью "ствола", а в жизни за любое применение огнестрельного оружия стражей порядка тягали по высоким инстанциям и заставляли писать объяснительные. Короче, себе дороже.

Тем временем, увидев, что раненый милиционер упрямо преследует его по пятам, преступник решил его добить. Резко развернувшись, он, бросился с ножом на Деева, надеясь на этот раз ударить наверняка. Однако младший сержант был готов к такому повороту событий. Ловким ударом ноги он выбил нож из рук преступника, а вторым ударом — на этот раз кулаком — свалил его с ног. Не ожидавший такого отпора преступник грохнулся на спину, а Деев навалился на него сверху и, применив болевой прием, заставил уткнуться мордой в землю. Взвыв от резкой боли в плече, бандит заорал благим матом и затребовал пощады. В этот миг к месту происшествия подбежали несколько прохожих, с помощью которых Деев и доставил преступника в отделение милиции.

19 сентября продвинутая столичная молодежь оплакивала безвременную кончину гениального рок-гитариста Джимми Хендрикса. 28-летний музыкант скончался накануне в Лондоне, захлебнувшись собственными рвотными массами, о чем поздним вечером было объявлено по "вражеским голосам". Нельзя сказать, что смерть Хендрикса болью отозвалась в сердце каждого советского юноши и девушки, но некое легкое брожение в среде хиппи и рок-н-ролльщиков все-таки наблюдалось. Как и полагается по-русскому обычаю, покойного помянули "ста граммами" и весь день слушали его записи на магнитной ленте.

И еще о рок-н-ролльщиках. Лидер группы "Машина времени" (тогда она еще называлась во множественном числе — "Машины времени") Андрей Макаревич поступил в МАРХИ. Днем он исправно посещал лекции, после чего спешил не к себе домой, а в квартиру своего бывшего одноклассника и такого же, как и он, "машиниста" Юрия Борзова. У того отец был генералом, что позволило семье получить огромную квартиру в "Доме на набережнрй". Каждую осень родители Борзова уезжали отдыхать к морю и оставляли квартиру на попечение детей — двух сыновей и двух дочерей. В результате на 28 дней (столько длился отпуск родителей) роскошные апартаменты превращались в трактир "Не рыдай". Вот как описывает его сам Макаревич:

"Стены украшались портретами Григория Распутина и императрицы Марии Федоровны. Руководил трактиром старший Борзов — Иван. Он пребывал в чине генерал-директора этого богоугодного заведения, и по статусу ему полагался бархатный халат и сабля на боку. Существовал устав

трактира — довольно объемистый документ, разъясняющий моральные нормы в отношении принесенных напитков и приглашенных девушек. Количество членов этого клуба было практически неограниченным. Сестры Борзовы тихо гуляли своим углом, и мы их почти не видели. Размеры квартиры это позволяли. Компанию младшего Борзова составляли мы, а в круг друзей старшего входили люди самые разнообразные — от художников-иконописцев до войковских хулиганов. Обстановка царила дружественная, веселая и какая-то творческая, что ли. Дух этого заведения мне трудно передать сейчас словами, но, во всяком случае, ни распивочную, ни бордель это не напоминало (хотя в принципе произойти могло все, что угодно). В довершение ко всему трактир "Не рыдай" являлся местом наших репетиций и, соответственно, выступлений… До сих пор не понимаю, как это могли выдержать соседи. Тем не менее напряжений не возникало и милиции ни разу не вызвали — видно, в этом доме это было не принято. Трактир бурлил двадцать восемь дней и ночей, после чего все тщательно мылось, проветривалось, маскировалось отсутствие разбитого фамильного хрусталя, портреты Распутина и матушки-императрицы снимались со стен, и трактир вновь превращался в генеральскую квартиру. Могли, правда, еще несколько дней спустя позвонить в дверь странного вида люди с сумками, в которых звенело, но вообще весть о том, что трактир закрыт, разлеталась быстро…"

В четверг, 24 сентября, в советских газетах впервые за многие годы всплыло имя Алексея Стаханова: сообщалось, что ему присвоено звание Героя Социалистического Труда, а также вручается знак "Шахтерская слава" всех трех степеней. Для многих это сообщение было неожиданным, поскольку люди-то считали, что Стаханов давно умер. Еще осенью 68-го, когда газета "Труд" пригласила на Устный выпуск в Колонный зал Дома союзов несколько знатных людей страны и ведущий объявил, что слово предоставляется Стаханову, зал оцепенел. "Он разве жив?" — пронеслось по рядам. Стаханов действительно был жив-здоров и трудился в качестве помощника инженера шахтоуправления № 2-43 комбината "Торезантрацит".

Между тем в газетах, сообщавших о награждении Стаханова, ничего не сообщалось о том, как жил все эти годы человек, которому волею судьбы пришлось стать одним из символов режима. А жил он, скажем прямо, не сладко. Хотя поначалу, кажется, ничто не предвещало такого результата. После того как в ночь с 30 на 31 августа 1935 года на кадиевской шахте "Центральная-Ирмино" Стаханов с двумя напарниками установил рекорд по добыче угля — 102 тонны за смену при норме 7,5 тонны, — его имя стало нарицательным (кстати, настоящее имя героя было Андрей, но корреспондент "Правды" в своем репортажа напутал, с тех пор и повелось — Алексей). В стране родилось стахановское движение, а сам Стаханов на несколько лет стал кумиром всей страны. О нем писали газеты, снимали фильмы, сочиняли книги. Его даже на фронт не отпустили в 41-м, поскольку боялись, что человек-символ может погибнуть. Вместо этого его отправили в Караганду начальником шахты. Через год перевели в Наркомат угольной промышленности на непыльную должность — заведующего сектором соцсоревнований и наград. Там он и просидел более 25 лет, перекладывая бумажки с одного угла стола на другой. В газетах про него уже не писали, фильмы не снимали.

Так продолжалось до конца 57-го, пока в Москву с кратким визитом не приехал лидер итальянских коммунистов Пальмиро Тольятти. На одном из раутов он внезапно спросил у Хрущева, где теперь тот шахтер Стаханов, имя которого гремело до войны на весь мир, уж не умер ли. "Да нет, живой. Живет себе в Донбассе", — ответил Хрущев, который даже не знал, что Стаханов вот уже почти два десятилетия живет и работает в Москве, в Минуглепроме. "Нельзя ли с ним встретиться?" — поинтересовался Тольятти. "Отчего же, можно".

В тот же день Хрущев дал задание своему помощнику послать гонцов в Донбасс, за Стахановым. "Так он же в Москве, Никита Сергеевич!" — сообщил шефу неожиданную новость помощник. "Как в Москве? Зачем в Москве? — удивился Хрущев. — Непорядок. Пусть после встречи с Тольятти отправляется в Донецкую область". Так волевым решением главы государства Стаханов ни с того ни с сего оказался в "южной ссылке". Причем отправился он туда один, поскольку жена с детьми с ним не поехали.

В Донбассе Стаханов сначала занимал должность заместителя управляющего угольным трестом в городе Чистякове (затем — Торез), потом пересел в кресло главного инженера. Поначалу жил в гостинице, потом поселился в неотремонтированный старый домик барачного типа с печным отоплением и удобствами во дворе. И это после стольких лет жизни в столице, в роскошной квартире в правительственном доме! Жил один-одинешенек, всеми позабытый на шестом десятке лет. Даже местные власти не замечали Стаханова. И только два человека поддерживали бывшего кумира миллионов: секретарь парткома шахтоуправления "Торезское" Сергей Любенков да новая жена, которую Стаханов нашел здесь же — в Чистякове.