Жизнь - жестянка
Шрифт:
Выходим из дома и идем к морю. Когда я замедляю шаги, больно толкает меня в бок пистолетом. Наверно чувствует себя настоящим мачо, крутым до необычайности. Начинаю хихикать. Смотрит с удивлением.
— Крыша поехала? Да?
— Ага. Тихо шифером шурша крыша едет не спеша.
Есть такое понятие — театр абсурда. Никогда не была театралкой, но в чем там суть примерно знаю. В абсурдистских пьесах мир представлен как лишённое логики и какого бы то ни было смысла нагромождение фактов, поступков, слов и судеб. Определение это настолько идеально подходит к моей теперешней жизни, что я даже
Бабушка как-то сказала мне, что самый серьезный грех — это грех несвоевременности. Когда люди совершают те или иные поступки, говорят те или иные слова невовремя. Несвоевременно. Смотрю на Кристофа и думаю: грешен? Или совсем наоборот? Как все теперь повернется?
— Отойди от нее, ты урод.
Кристоф говорит это Борзунову, но тот ведь по-французски ни в зуб ногой.
— Что ему надо? Это твой хахаль?
Это уже Борзунов интересуется. По-русски. На лице у него написаны изумление и даже испуг. Ведь у Кристофа, как и у него самого, в руках присутствует пистолет. В очередной раз чувствуя, что стала действующим лицом в какой-то сумасшедшей сказке вроде «Алисы в стране чудес» голосом послушной девочки перевожу и даже поясняю:
— Он хочет, чтобы вы убирались отсюда, потому как намерен убить меня сам и делиться ни с кем не желает. И это не мой хахаль.
— Сам вали отсюда, — вскипает Борзунов и направляет пистолет на Кристофа.
Опять перевожу.
— Что это за тип? Ты трахаешься с ним? — это уже Кристоф.
Бздрынь! Словно игла на заезженной пластинке с мерзким звуком перескочила назад. И почему каждого из них так интересует половой вопрос? Секс важнее жизни? «Руки вверх! Секс или жизнь! Что?.. А, нет. Кошелек можете оставить себе».
Поясняю уже Кристофу, что с Борзуновым я не трахаюсь, а иду к морю, чтобы он меня там убил. Причем хочет он это сделать опять-таки сам, так чтобы никакой Кристоф ему не мешал. В конце опять-таки невольно хихикаю. Какой там театр абсурда! Ничья фантазия не сравнится с теми вывертами, что другой раз преподносит нам жизнь! Два убийцы торгуются за то, кто именно из них двоих пустит мне пулю в лоб, а я им их препирательства еще и перевожу!
Стоим. Пистолеты в руках у этих двоих нервно подрагивают. Уж перестреляли бы друг друга что ли? Но они, естественно, и не думают открывать пальбу. Может ребята только что обрели друг друга? Теперь объединят свои усилия. Поставят меня к стенке, как в фильмах про гражданскую войну, и расстреляют сразу из двух пистолетов. «Заряжай! Товсь! Пли!»
Дальнейшее происходит глупо, как все в моей жизни. Кристоф делает шаг назад, видимо, все-таки решив свалить. Смысл стрелять в меня, если за него это готов сделать другой человек? Под ногу ему попадается небольшой камешек, он оступается, чтобы удержать равновесие взмахивает рукой, в которой на его беду зажат пистолет. Борзунов, который и без того на пределе, видимо, воспринимает это как угрозу для себя и стреляет. Раз, другой, третий. И правда перепугался…
Кристоф мертв. Это очевидно даже мне. Идиотская смерть. Вполне достойная его. Борзунов тащит меня за собой. Видно все же хочет проверить, труп перед
Ну да. Я хоть и дура с суицидальными наклонностями, но не настолько, чтобы ждать своих убийц с покорностью жертвенного барана. Сразу после того, как Кристоф ударился в бега, я попросила Шарля сделать мне разрешение на ношение оружия. С его связями это оказалось несложно. Подобрать пистолет мне помог Жан-Поль, который несмотря на всю свою гламурную несерьезность, на самом деле служит во французской полиции. Он же дал мне несколько уроков стрельбы…
Глаз у меня оказался верный, рука, когда я не с перепою, не дрожит. Так что… Мы с Борзуновым стреляем практически одновременно, но результат разный. Я попадаю, он нет.
Он еще жив, когда я подхожу к нему. Пытается что-то сказать, но уже не может. Голова его откидывается, глаза закатываются. Все. Все… Неужели все?.. Сижу какое-то время на корточках между телами, которые лежат друг напротив друга по разные стороны небольшой прогалинки между деревьев. Потом звоню в полицию. Они приезжают моментально. Что значит провинциальное отсутствие пробок! Долго с присущей французам эмоциональностью кричат «О-ла-ла!» над трупами, потом надо мной. Шарля, который мог бы меня «отмазать», нет. И они везут меня в комиссариат.
Допрос. Многочисленные звонки: в Париж, по-моему даже в Москву. Проверка разрешения на мой пистолет. Опять допрос. Я устала. Как же я устала. Но мне хорошо. Многодневное ожидание, связанное с диким ежесекундным напряжением и страхом, наконец-то завершилось. Кристоф мертв. Борзунов тоже. И у меня нет никаких сомнений в том, что ни одного, даже самого захудалого угрызения совести из-за того, что я убила человека, мне испытать не доведется. Просто потому, что это не человек, а Александр Петрович Борзунов…
Сижу в комиссариате до вечера. Обращаются со мной хорошо. Два раза кормят, поят чаем. К вечеру последние проверки завершены. Несколько раз звонит Шарль, а следом за ним кто-то из Парижа в таких полицейских чинах, что у местного начальства даже погоны начинают топорщится от уважения. Меня отпускают.
А с утра пораньше ко мне в дом начинают ломиться журналисты. И французские, и что удивительно наши. Быстро они… Результат их приезда не заставляет себя ждать — уже в вечерних новостях я вижу себя и слушаю, как разные телеканалы по своему пересказывают и комментируют произошедшее.
Звонит бабушка. Она настаивает на том, чтобы я приехала к ней в Париж. Звонят Жан-Поль и Кнут. Мы хоть и расстались с ними, но разошлись так же легко, как и жили. Мальчики беспокоятся, восторгаются и опять-таки кричат «О-ла-ла». Точнее кричит Жан-Поль. Сдержанный Кнут (сказывается скандинавская кровь!) лишь кратко говорит мне: «Ты молодец». Наконец, звонит Стрельников и возмущенно рычит, чтобы я немедленно вышла из тени и включила скайп. Забавно видеть в одном экране сразу две физиономии. Даже три. Потому что рыжая подружка Стрельникова нет-нет да оттесняет то Кондрата, то Егора, чтобы тоже вставить хоть словечко в наш общий разговор. Они в шоке. Они в восторге. Они не понимают…